Юрий Волошин - Пиратское братство
– Сударь, – сказал священник. – Вы не француз, но у вас добрая душа. Может, вы и не католик, но это не так уж и важно. Для Бога мы все равны. Пусть Господь будет к вам благосклонен. Да хранит вас Дева Мария, месье.
Началась осень, а Пьер так и не мог решиться уехать из Марселя.
Фомка часто пропадал на несколько дней, потом являлся пьяный, вечно помятый и алчущий денег. Петька остро ощущал, как далеко они расходятся друг с другом. Он чувствовал себя одиноким и покинутым. Вспоминал своих друзей, словно они были ангелами, боготворил капитана, да и других не менее.
Однажды он сел писать письмо Гардану, сетовал в нем, что одинок и тоскует, что сидит в Марселе, не решаясь ехать на родину, но когда дороги немного подправятся, обязательно поедет. Письмо было воплем отчаяния человека, потерявшего все и разочаровавшегося в лучших своих побуждениях.
Однажды Фомки не было целых три недели. Потом вдруг к Пьеру явился ободранный субъект неопределенного возраста и сообщил, что Фомка требует денег.
– Сколько же ему надо? – спросил Пьер.
– Тысячу золотых, сударь.
– И как ты докажешь, что именно ему отдашь эти деньги?
– Мое слово, сударь. Разве этого недостаточно?
– Нет, конечно, недостаточно. Ты мне не внушаешь доверия, и я прошу тебя покинуть этот дом. Пусть Фома сам придет ко мне.
– Я еще никогда не получал такого оскорбления, особенно от чужестранца, сударь! Я требую удовлетворения! Назначьте время, сударь!
Пьер, ни слова не говоря, схватил этого типа за ворот рваного камзола. Тот попытался было сопротивляться, но, почувствовав недюжинную силу, затих и позволил себя вышвырнуть за дверь, свалившись прямо мордой в грязь.
Этот случай сильно расстроил Пьера. Он стал подозревать, что Фомка попал в непутевую компанию. Парень не мог заснуть этой ночью, а утром решил, что отношения с Фомкой надо разорвать раз и навсегда. Дальше продолжаться так не могло.
Однако вскоре Фома сам явился и высокомерно стал выговаривать другу свое недовольство:
– Я по твоей вине оказался у разбитого корыта, а ты еще денег жалеешь для друга.
– Мне надоели твои выходки, Фомка. Говори, сколько тебе надо, но чтобы это было в последний раз.
– Теперь я слышу голос мужчины, Петька. Тогда сразу к делу. Дашь мне две тысячи золотых – и я больше не буду надоедать тебе. Договорились?
Пьер глянул с недоумением на своего друга, помолчал немного. Потом, не произнеся ни слова, отсчитал ему требуемую сумму и сказал:
– Ты, Фомка, плохо кончишь. Я ошибся в тебе и теперь жалею, что принудил тебя к поездке со мной. Однако прошлого не воротишь, потому забирай деньги и постарайся больше не напоминать о себе. Я скоро еду домой, а о себе ты сам позаботишься.
– Мерси, месье, – ответил Фомка с неприятной миной на губах. – Передай привет Новгороду и прощай! Ты хороший друг, но мне не подходишь.
Глава 34
Ивонна
Наступила осень, и Пьер всерьез стал задумываться об отъезде. Он уже собрался отправиться к устью Роны, когда неожиданно с Альп хлынул такой холодный ветер, что весь Марсель съежился от холода. В ноябре в воздухе уже порхали редкие снежинки, которые вихрями наносились в закоулки и лишь после полудня подтаивали.
Таких холодов даже старики не могли припомнить за всю свою долгую жизнь. А Пьер с удовольствием, вспоминая новгородские зимы, прохаживался по улицам и мечтал о том времени, когда вот так же он сможет пройтись по переулкам родного города.
В результате на Роне остановилось судоходство, замерли все перевозки грузов – никто не хотел надрываться, борясь с ветрами и противным течением. Дороги развезло так, что о дальней поездке нечего было и думать. Возчики втрое подняли цены, и мало кто отваживался пускаться в путь при таких холодах и ветре.
В порт перестали заходить корабли, рыбаки не могли ловить рыбу, и в городе сразу повысились цены на продукты. А люди пробирались по улицам, закутавшись в одеяла и платки, стуча по мостовым деревянными подошвами старых башмаков.
И неудивительно, что Пьер вдруг ощутил в себе какую-то тоску и опустошенность. Он не находил себе места, холод пробирал его до костей. Приходилось часто забегать в таверны, отогреваться за кружкой светлого вина, слушать разговоры завсегдатаев и ждать, когда погода улучшится.
В порту уже три корабля было выброшено на скалы, и теперь море грызло их корпуса, быстро заглатывая остатки. А Пьер с тоской в душе все бродил по улицам, кутаясь в новый кафтан и надвинув поглубже шляпу на глаза.
Недели проходили чередой, Пьер шатался без дела по городу, заходил в церкви, подолгу выстаивал перед статуями и изображениями Христа и святых, вносил деньги и молча уходил, провожаемый недоуменными, но благодарными взглядами священнослужителей.
Он стал все чаще задумываться о женщинах, провожал их взглядами, а молоденькие девушки постоянно привлекали его внимание. Он вздыхал, по-пустому злился на себя, но ничего не предпринимал. Он жил теперь один, ибо Фомка, как и обещал, не появлялся больше. Две его комнаты были холодными, неухоженными и мрачными, так что ему пришлось пригласить служанку для наведения порядка и поддержания квартиры в тепле и относительном уюте. Пожилая женщина молча убирала, топила камин, готовила и, за весь день не сказав и десятка слов, уходила, весьма довольная хорошей оплатой и тихим постояльцем.
В начале декабря, когда холода совсем взбесились и по камням улиц пробегали лишь редкие прохожие с красными носами, Пьер шел по улице, наклонившись вперед и придерживая шляпу рукой в перчатке. Он продрог, это теперь его сильно раздражало, и он все чаще вспоминал жаркую Индию или Мартабан.
Решив отогреться, он направился к таверне и у самой двери заметил фигуру закутанной в плед женщины. Когда он проходил мимо, она мимолетно взглянула на него, и он заметил большие, исключительной чистоты голубые глаза.
Пьер было прошел мимо, прекрасно сознавая, чем именно зарабатывает на жизнь женщина, которая стоит у двери, но потом замедлил шаг и резко обернулся. Глаза опять на мгновение окатили его своей голубизной, даже синевой. Он вспомнил заросшие васильками поля под Новгородом, оторопел, хотел еще раз увидеть эту синеву, но девушка опустила голову, и ее лицо быстро залилось густой красной краской. Кровь хлынула ей под кожу, а Пьер все стоял и смотрел, надеясь, что она опять глянет на него и он увидит синь ее глаз.
Помедлив немного, Пьер медленно вернулся и спросил:
– Мадемуазель, не согласитесь ли пройти со мной в таверну? Вы промерзли, я вижу, и вам стоит пропустить стаканчик вина.
Девушка вскинула свои ресницы, брызнула в него синью глаз, и краска опять залила ее щеки. Пьеру показалось, что она согласно кивнула, он осторожно взял ее под руку, и она сделала первый шаг. Потом они заспешили вниз по кирпичным ступеням в чадную теплоту таверны.