Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки
– Не побед и триумфа, а покаяния и душевного сокрушения ждет от нас Иисус. На все воля Божия.
Воля Божия самым странным образом проявилась в том, что из всех могучих и воинственных монархов Европы на помощь франкам прибыл именно этот впечатлительный и беспомощный человек, движимый не поисками воинской славы, а страхом за собственную душу.
Раймонд поднял кубок:
– Я пью за истинных героинь – за женщин, прошедших этот путь. То, что пережили ее величество и ее спутницы, ни с чем нельзя сравнить. Я преклоняюсь перед французской королевой.
Сказано было хорошо и уместно, только напрасно Раймонд позабыл, что и она, Констанция, когда-то геройски подняла мятеж, даже изгнала Иоанна и спасла Антиохию! Впрочем, мужьям трудно оценить собственных жен по достоинству, вот и Людовик бросил супруге:
– Видите, мадам, как растет ваша слава из-за того, что вы дефилируете переряженная в амазонку?!
Алиенор капризно поморщилась, и Раймонд вмешался на правах хозяина и родича:
– Едва я увидел вас, дорогая Алиенор, вы напомнили мне о Клоринде, деве-воительнице, сразившейся с самим Танкредом и поразившей его своей красотой в самое сердце! – Галантно выложил на общую с королевой тарелку специально изготовленное в честь высоких гостей изысканное блюдо «кокатрисия», названное по имени мифического чудовища – полупетуха, полузмеи. – Это очень вкусно с эстрагоном, попробуйте!
Интересно, а Констанция напоминает ему Клоринду? Разве не была она истинной девой-воительницей, когда объезжала бастионы Антиохии вместе с верным Анри?
– Она у нас Пентесилея, предводительница амазонок, – король по-прежнему ни на кого не смотрел. – Видели бы вы стратегические таланты этой Пентесилеи. Цвет Франции, семь тысяч рыцарей были скошены, не принеся плодов в Святой земле, только потому, что она и Жоффрей де Ронсор ослушались моего приказа и самовольно разбили лагерь в месте, которое невозможно было оборонять!
– Сир, не упрекайте меня в гибели наших друзей, – голос королевы дрожал от обиды, – вы знаете, что я получила дурной совет! Если бы хоть кто-нибудь прислушивался к тому, что думаю я…
– Да замолчите же, мадам, – раздраженно перебил ее Луи, от гнева бледное лицо венценосца запылало яркими пятнами, – в ваших военных способностях мы все убедились на пути сюда!
– Ну что же, сир, – с язвительной веселостью воскликнула Алиенор, – тогда мне остается только воспевать ваши грядущие великие подвиги!
– Нет, мадам, вы не будете никого воспевать! Вы забыли, что в этом священном паломничестве всё наше поведение должно быть безукоризненным? Я обещал Бернарду Клервоскому, что ваше присутствие не подаст ни малейшего повода для укоров! А вы не подаете повода ни для чего другого!
– Ваше величество, – князь Антиохийский зачем-то заспорил с королем, взвалив на себя неблагодарную роль защитника Алиенор. – Да неужто радость нашей встречи, радость прибытия ваших величеств и остальных славных рыцарей на Святую землю не оправдывает маленькой поблажки? – Глядя на французского венценосца, невозможно было заподозрить, что он эту радость испытывал. – Мы защищаем Святую землю всю нашу жизнь и не видим никакого греха в воспевании героев, наоборот, «Песнь об Антиохии» уже полвека вдохновляет франков на новые подвиги!
Щеки короля вновь запылали, он запальчиво возразил:
– Наш подвиг – в мученичестве. Этот поход – не ради земных завоеваний, а ради спасения наших грешных душ. В наших страданиях мы черпаем смирение, и поражения наши душеспасительны.
Представления Людовика о долге крестоносца и христианина пугали. Не такая робкая вера отвоевала Святую землю. Констанция не выдержала:
– Несомненно, ваше величество, несомненно. Но подобно Христу, страдавшему не ради себя, а ради избавления всего рода людского от смертного греха, должны и рыцари страдать не впустую, а ради избавления Святой земли от врагов креста. Не напрасной смерти грешников хочет Господь, а их заступничества за Него, за Его дело!
Король засопел в ответ. Трудно воодушевить того, кто умеет лучше страдать, нежели побеждать. Раймонду, однако, хотелось слушать песни, а не ковыряться в теологических тонкостях:
– Ваше величество, я уже столько лет не слышал наших прекрасных провансальских баллад. Не самые плохие из них сочинил мой отец.
– Пока королева совершает паломничество, ей подобает петь лишь литании, – заупрямился король.
– Луи – святоша, – с сухим, невеселым смешком сказала Алиенор так громко, что слышал весь верхний стол. – Он полагает, что Крестовый поход может осквернить любая земная радость.
– Это так и есть, мадам, – злобно ответил король-монах, уставившись на свои хлебные катышки. – Если князю угодно слушать светские песни, то Серкамон споет не в пример лучше.
Кажется, король становился решительным и настойчивым, только противореча супруге. От их перепалки сильнее несло застарелым взаимным раздражением, чем гнилью от затхлых одежд Луи. Пережитые вместе трагедии, очевидно, не пошли на пользу их союзу. Это удручало, но главное – раздоры предводителей похода грозили оказаться вреднее распевания светских песен.
Все подавленно молчали. На середину залы вышел красивый стройный юноша с удивительным именем Серкамон, что на провансальском наречии означало «исследователь мира». Юноша кокетливо встряхнул черными, длинными, аккуратно уложенными кудрями, картинно отставил стройную ногу, заиграл на лютне и запел дивным, высоким голосом героическую песнь о том, как Раймунд Тулузский, Боэмунд Тарентский и Танкред поклялись сражаться с неверными и мечтали отдать свои жизни за Святую землю. Дамы всхлипывали, воины молча слушали о рыцарях, ценивших страдания и смерть выше победы, и можно было догадаться, что многие из них думали – кто со страхом, а кто с надеждой, – что вскоре сами сподобятся стать героями подобного эпоса.
Пока трубадур пел, Алиенор продолжала шептаться и хихикать с Раймондом. Констанция делала вид, что не замечает их увлечения друг другом, а Людовик вздрагивал каждый раз, когда королева дотрагивалась тонкими, длинными пальцами до локтя красавца дяди. Уверенность и живость жены делали еще заметнее хрупкость и слабость монарха, выглядевшего кающимся паломником, а не предводителем войска завоевателей. Но пока рядом с ним Раймонд де Пуатье, у Капетинга не окажется нехватки в разумном, направляющем совете и в достойном примере рыцарской доблести.
Серкамон допел, ему похлопали те немногие, кто не разделял отвращения Людовика к праздным песнопениям и не обижался за королеву, которой монарх петь не дозволил. Непривычной рукой Луи неловко подцепил на византийскую вилку кусок миноги, поднял ее в воздух, подозрительно оглядел деликатес и промямлил:
