Александр Трубников - Меченый Маршал
— Милости? — молодой человек был в ярости, — после того как они нарушили клятву, и лишили жизни любимого брата, с которым я рос? Единственная милость, которой они от меня могут теперь дождаться — это легкая смерть. Обезглавить сейчас же.
Ожидавшие у входа без оружия де Севри с двумя госпитальерами, кипевшие от возмущения, и готовые высказать султану все, что они думали по этому поводу, неожиданно по команде вернувшегося визиря были схвачены стоящими у них за спиной телохранителями. Всех троих, заломив руки, поставили на колени, прозвучала короткая команда и почти одновременно, круша шейные позвонки, врезались в плоть кривые, тяжелые мечи. На белый речной песок, которым была усыпана площадка перед шатром, брызнули фонтаны крови.
Через несколько минут, визирь, с явным облегчением демонстрировал своему юному повелителю три коротко стриженые, бородатые головы, строго взиравшие остекленевшими глазами с золотых блюд, которые держали в руках нубийские рабы.
* * *С нижнего этажа доносился беспрерывный стук и скрежет. Это мусульманские камнетесы, камень за камнем разбирали фундамент башни, в которой укрылись последние защитники Акры.
Гроза на море все не утихала, так что снующие между вернувшейся с Кипра галерой и берегом лодки успевали вывезти всего два-три десятка человек в день. С самого начала мамелюки попробовали разбить дверь, используя в качестве тарана большое оббитое железом бревно. Они достигли некоторого успеха и чуть не проникли внутрь. Но тамплиеры стояли насмерть, и потеряв около сотни человек, воины султана прекратили бесплодные лобовые атаки, позволив оборонявшимся плотно забаррикадировать двери.
Невзирая на приказ султана, который распорядился, чтобы никто из защитников башни не ушел живым, солдаты, которыми командовал визирь, ограничились постепенным разрушением башни, да обстрелом со стен шлюпок, которые увозили уцелевших горожан.
После гибели де Севри Дмитрий оказался старшим из братьев-рыцарей, и принял командование. Смертельно уставший за последние дни, он думал лишь о том, успеют ли все запертые в башне миряне спастись до того, как обрушатся стены.
Слава богу, башня стояла на самом берегу моря, и защищенный контрфорсом выход не простреливался со стен. Брат Ансельм выполнил приказ. Он, не обращая внимания на протесты Лимассольского командора загрузил галеру провиантом и вернулся к стенам павшего города. Разглядев единственную башню, над которой гордо развевался «Босеан» — черно-белое знамя Храма, он приплыл сюда на первой же шлюпке, и рассказал, что оставшиеся в Лимассоле братья, оспаривают друг у друга пост великого магистра и даже пытаются собрать для этого каждый свой капитул.
— Всех их назначал на посты в свое время мессир — выслушав рассказ, усмехнулся Дмитрий — те, что остались на Кипре — не воины, а фермеры и торговцы.
— Магистр Кипра со страхом ждет возвращения этой галеры, брат Дмитрий — ответил ему Ансельм — ведь тот из братьев высокого звания, кто вернется из Акры, непременно возглавит орден. Мессир, для Храма будет большой удачей, если великим магистром будете избраны вы.
— Нет, дорогой мой Ансельм, — отвечал Меченый Маршал, — три десятка лет назад в Константинополе я попросил у ордена убежище, и я его получил. Я поклялся отблагодарить орден, и отдал ему всю свою жизнь. Точнее почти всю — ведь я еще жив. И за это время Господь, милостью своей, не позволил мне увлечься внешней стороной титулов и радостью обычной человеческой любви. Я сделал для ордена столько, сколько мог. Я стал его частью. Но те, кто остался за стенами этой башни — это не орден Храма, и никогда им не станет, потому что Заморья у нас нет. Доставь мирян на Кипр, брат Ансельм, и оставайся таким же честным воином, каким был всегда. Брат де Фо очень стар, и я думаю, что Дому Скриптория вскоре понадобится новый магистр.
Более они не виделись. Через пару дней, когда внешняя стена начала пошатываться и понемногу с рывками и дрожью оседать, последний мирянин благополучно покинул башню. Удостоверившись, что шлюпка без помех достигла галеры, Дмитрий обратился к братьям, столпившимся в комнате и на лестнице.
— Мы все не успеем уйти, друзья — сказал он, взяв в руки шлем, и поправляя латы — еще час-другой, и башня обрушится, похоронив нас под обломками. Я не желаю погибнуть от камня, который расколет мою голову, как гнилой орех, и переломает кости. Тех, кто хочет отдать свою жизнь подороже, я жду у двери. Через полчаса начинаем вылазку.
Ни на кого не глядя, он перевернул большие песочные часы, спустился вниз по лестнице, и, вынув из ножен свой меч начал аккуратно править его бруском. Оглянувшись через некоторое время, он увидел, что рядом с ним готовятся к бою все уцелевшие рыцари. На лестнице и в проходе толпились сержанты.
Визирь, вызванный из покоев дворца во двор, наблюдал за башней, разрушение которой камнетесы предрекали с минуты на минуту. И в тот самый момент, когда волы, понуждаемые криками погонщиков, стали вытягивать из кладки очередной камень, произошло то, о чем потом долго вспоминали оставшиеся в живых свидетели, а имамы объявили, что воинам-монахам неверных помогает шайтан.
От сильного удара изнутри доски, которыми была заложена входная дверь, брызнули фонтаном наружу, и на насыпь, ведущую к башне, вынеслась сверкающая доспехами группа рыцарей-тамплиеров в развевающихся плащах, в несколько секунд заполнив все свободное пространство.
Все, кто в это время находился на насыпи, были перебиты во мгновение ока. Над павшим городом взметнулся клич «Босеан!», и отряд гвардии султана, который был наготове, чтобы после разрушения башни пойти в атаку, стал таять на глазах.
Вовремя ретировавшийся под защиту стен визирь дал команду немедленно собрать всех, кто способен держать в руках оружие. Скоро защитников башни теснило по насыпи не менее тысячи человек. В этот момент стонущие от натуги волы наконец-то вытянули из фундамента огромный камень. Башня подалась, накренилась, стала оседать, и через мгновение, которое для находящихся вокруг показалось вечностью, ее стены обрушились вниз, вздымая тучи пыли, и хороня под собой всех — христиан и мусульман, правых и виноватых, победителей и побежденных.
* * *Несмотря на свою оборотистость, Ставрос так и не смог покинуть тампль до того, как мамелюки накинулись на защитников цитадели, и обложили их в большой башне. Но подземное убежище, по орденской традиции, было отлично укрыто и имело все необходимое для того, чтобы прожить хоть месяц, хоть два. Просторное подземелье имело выход в канализационную сеть, свой собственный колодец, запас еды, а кроме того, здесь был проход, который вел в хитро замаскированный простенок, оборудованный смотровыми щелями. Так что кроме всего прочего, несгибаемый толстячок мог еще и видеть, что происходит в стенах тампля.
