Джеймс Купер - Шпион, или Повесть о нейтральной территории
— Да, правда, — проговорила Изабелла, и улыбка кроткой радости осветила ее лицо. — С этой мыслью я уйду в могилу.
Несколько минут она молчала; ни Френсис, ни Джордж не прерывали ее размышлений, но скоро, словно очнувшись, она заговорила вновь:
— Видно, мои чувства будут владеть мной до последнего вздоха. Америка и ее свобода были моей первой страстью, а потом… — Она снова замолчала, и Френсис подумала, что Изабелла борется со смертью, но, собравшись с силами, она продолжала:
— К чему мне таиться на краю могилы? Данвуди был моей второй и последней страстью. Но, — и она закрыла руками лицо, — он отверг мою любовь.
— Изабелла! — воскликнул ее брат и, вскочив с места, принялся в смятении шагать по комнате.
— Видите, как мы становимся рабами нашей гордыни и светских предрассудков; Джордж страдает, узнав что его любимая сестра не сумела стать выше чувств, внушенных ей природой.
— Не говорите так, — прошептала Френсис, — вы приводите в отчаяние нас обоих! Не говорите, умоляю вас!
— Я должна говорить, чтобы оправдать Данвуди, и поэтому, брат, ты должен выслушать меня. Ни единым словом, ни единым поступком Данвуди никогда не давал мне повода думать, будто он хочет быть для меня больше, чем другом. Нет! Мало того; в последнее время я со стыдом замечала, что он избегает моего общества.
— Неужели он посмел? — гневно вскричал Синглтон.
— Успокойся, брат, и слушай, — продолжала Изабелла, приподнимаясь в последнем усилии. — Тут нет его вины, и вот в чем его оправдание. Мисс Уортон, мы оба выросли без матери, но у вас была тетка, кроткая, любящая, рассудительная, и благодаря ей вы одержали победу. О, как много теряет девушка, с юных лет лишенная воспитательницы! Я открыто выказывала те чувства, которые вас приучили скрывать. Могу ли я хотеть жить после этого?
— Изабелла, бедная моя Изабелла! Ты просто бредишь!
— Еще одно слово, ибо я чувствую, как моя горячая кровь слишком быстро струится из раны, и знаю, что это непоправимо. Ценят только ту женщину, которой надо добиваться, она таит от всех свои душевные волнения, и блаженны те, чьи переживания так чисты, что им не надо лицемерить, ибо только они могут быть счастливы с такими людьми, как… как Данвуди. — Голос ее ослабел, и, замолчав, она снова упала на подушку. Синглтон вскрикнул, и все окружили ее постель. Но смерть уже коснулась ее чела; у нее хватило силы лишь взять руку Джорджа и на миг прижать к своей груди, но пальцы ее тут же разжались, по телу пробежал легкий трепет, и она угасла.
До сих пор Френсис казалось, что она несчастна лишь потому, что ее брату угрожает смертельная опасность, а сестра потеряла рассудок; но облегчение, которое принесли ей предсмертные слова Изабеллы, показало, что еще одна печаль тяготила ее сердце и усиливала горе. И ей сразу открылась вся правда: она оценила мужественную деликатность Данвуди, и его достоинства еще возросли в ее глазах; теперь Френсис горько сожалела, что чувство долга и ложная гордость заставили ее думать о нем хуже, чем он того заслуживал, и она укоряла себя за то, что своим поведением оттолкнула его и вынудила уйти с тоской, а может быть, и с отчаянием в душе. Однако молодости несвойственно терять всякую надежду, и среди множества огорчений Френсис втайне сумела найти крупицу счастья, которая придала ей новые силы.
Наутро после этой трагической ночи на безоблачном небе встало яркое солнце, словно смеясь над ничтожными горестями всех, кого оно согревало своими лучами. Лоутон приказал пораньше оседлать Роноки и, как только солнце осветило верхушки холмов, был уже готов. Отдав нужные распоряжения, он молча вскочил в седло и, с горьким сожалением взглянув на узкое ущелье, где скрылся скиннер, отпустил поводья и медленно двинулся в долину.
На дороге стояла мертвая тишина, нигде не осталось и следа от ночных событий, ничто не нарушало прелести ясного утра. Пораженный этим контрастом между природой и жизнью человека, бесстрашный драгун спокойно проехал мимо опасных ущелий, даже не помышляя о том, что ему здесь может угрожать: он оторвался от своих размышлений, лишь когда его гордый конь, втянув в себя свежий утренний воздух, заржал, приветствуя лошадей из отряда сержанта Холлистера.
Здесь, конечно, все говорило о ночной схватке, но капитан взглянул вокруг с равнодушием человека, привычного к подобным зрелищам. Не тратя времени на бесплодные сожаления, он сразу приступил к делу.
— Видел ты кого-нибудь? — спросил он сержанта.
— Ни одного существа, которое стоило бы задержать, — ответил Холлистер. — Только раз мы вскочили на лошадей, когда услышали выстрел вдалеке.
— Так, так, — сказал Лоутон мрачно. — Ах, Холлистер, я отдал бы своего коня за то, чтоб ты оказался между негодяем, выстрелившим в ту минуту, и дурацкими утесами, которые торчат здесь со всех сторон, как будто их разбросали нарочно, чтобы нигде не могло ступить копыто!
— Когда приходится воевать при дневном свете и с людьми из плоти и крови, я дерусь не хуже другого; но не могу сказать, чтобы мне доставляло удовольствие сражаться с теми, кого не берет ни пуля, ни кинжал.
— Что за глупые бредни! Неужто ты веришь этой чепухе, преподобный Холлистер?
— Мне не понравилась темная фигура, которая с самого рассвета шаталась по лесной опушке, а ночью два раза прошла по лужайке при свете костра, и не иначе, как с дурными намерениями.
— Ты говоришь вон о том темном пятне, которое чернеет под кленом возле утеса? Оно и вправду шевелится.
— Но оно не похоже на земное существо, — сказал сержант, с ужасом глядя вперед, — оно только скользит, но никто из охраны не видел у него ног.
— Будь у него хоть крылья, я его словлю. Стойте на месте и ждите меня. — Не успел капитан произнести эти слова, как Роноки уже мчался по долине, словно стараясь выполнить обещание хозяина.
— Вот проклятые утесы! — вскричал драгун, заметив, что беглец, которого он преследует, приближается к скалистому кряжу; однако то ли по неопытности, то ли со страху, но странное существо миновало это удобное убежище и бросилось на открытую равнину.
— Человек или дьявол — теперь ты мой! — закричал Лоутон, выхватив саблю из ножен. — Стой и проси пощады!
Беглец, по-видимому, решил подчиниться приказу: услышав этот грозный окрик, он кинулся на землю и остался лежать без движения, похожий на бесформенный черный тюк.
— Что это такое? — воскликнул Лоутон, подъезжая к нему. — Уж не парадное ли платье добрейшей мисс Пейтон? Оно, видно, бродит вокруг места своего рождения и тщетно разыскивает свою огорченную госпожу!
Тут он привстал на стременах, наклонился вперед и приподняв копчиком сабли край шелковой одежды, обнаружил под ней почтенного служителя божия, сбежавшего накануне из горящего коттеджа в своем священном облачении.
