Генри Хаггард - Клеопатра
– Будь уверена, царица, – ответил я. – Твоя воля будет исполнена, и мне не нужна твоя награда, ибо я пришел сюда, чтобы служить тебе до самого конца.
Я с поклоном вышел и, призвав на помощь Атуа, приготовил одно снадобье.
Глава V
О том, как Антоний был привезен из Тимониума к Клеопатре, о пире, устроенном Клеопатрой в его честь, и о том, какой смертью умер управитель Евдосий
На следующее утро, чуть свет, ко мне пришла Хармиона, и мы вместе отправились на тайную дворцовую пристань. Оттуда мы сели на весельную лодку, переплыли на ней к скале, возвышающейся из моря, на которой стоит Тимониум – небольшая хорошо укрепленная круглая башня с куполом. Причалив и высадившись на острове, мы вдвоем подошли к двери башни и постучали. Через какое-то время зарешеченное окошко в двери отворилось и в него выглянул старый евнух. Он грубо спросил, что нам нужно.
– Нам нужно повидаться с благородным Антонием, – ответила Хармиона.
– В таком случае можете уплывать обратно – мой хозяин не хочет никого видеть и никого не принимает – ни мужчин, ни женщин.
– Но нас он примет, потому что мы привезли ему важные вести. Иди к нему и скажи, что Хармиона привезла ему вести об его армии от его военачальников.
Евнух удалился и через какое-то время вернулся со словами:
– Мой господин Антоний желает знать, какие вести ты привезла, добрые или дурные, ибо, если дурные, он не станет их слушать. В последнее время дурных вестей ему и так хватает.
– Одним словом не скажешь – у нас и добрые, и дурные вести. Открой, раб, я сама отвечу твоему хозяину! – И она сунула в окошко мешочек золотых монет.
– Что с вами поделаешь, времена сейчас тяжелые, – пробормотал он, беря мешочек, – а будут еще тяжелее. Когда падет лев, кто накормит шакала? Передай ему свои новости сама, и если ты сможешь вытащить благородного Антония из этой обители стенаний, мне все равно, что ты ему скажешь. Проходите, вот этот коридор ведет в столовую.
Мы вошли в открывшуюся дверь и оказались в узком коридоре. Оставив евнуха запирать дверь, возиться с запорами и задвижками, мы углубились в здание и наконец оказались перед занавесом, скрывающим дверь. Пройдя через нее, мы вышли в сводчатый зал, тускло освещенный лишь тем тусклым светом, который пробивался через отверстия в потолке. В дальнем конце этого пустого помещения находилось ложе из нескольких сложенных друг на друга ковров, и на нем сидел человек с поникшей головой, лицо которого скрывали складки тоги.
– Благороднейший Антоний, – промолвила Хармиона, приближаясь к нему, – открой свое лицо и выслушай меня, ибо я принесла тебе вести.
И он поднял голову. Лицо его было омрачено печалью. Спутанные волосы, подернутые сединой, свисали, обрамляя запавшие бессмысленные глаза, на подбородке топорщилась седая колючая щетина. Тога его была грязной, и выглядел он таким жалким, как последний нищий у ворот храма. Так вот к чему привела любовь Клеопатры прославленного блистательного Антония, некогда правившего половиной мира!
– Что тебе нужно, женщина, зачем ты беспокоишь меня? – спросил он. – Я желаю умереть здесь в затворничестве. И что за человек пришел с тобой посмотреть на опозоренного, раздавленного Антония?
– Благородный Антоний! Это Олимпий, тот самый знаменитый Олимпий, мудрый целитель и искусный прорицатель судеб, о котором ты много слышал. Клеопатра, которая неустанно печется о твоем благополучии, хоть ты и позабыл о ее скорби, прислала его, чтобы он помог тебе.
– Что, твой целитель может излечить мое горе? Могут ли его снадобья вернуть мне мои галеры, мою честь и покой в душе? Нет! Мне не нужен целитель. Прочь с моих глаз! Что за вести ты привезла? Рассказывай! Скорее! Не разбил ли Канидий Октавиана? Скажи, что это произошло, и я подарю тебе любую провинцию! А если скажешь, что Октавиан мертв, я добавлю двадцать тысяч систерций! Ну же, говори… Нет! Не говори! Я сейчас так боюсь услышать то, что произнесут твои уста, как не боялся ничего на свете. Ведь правда, колесо судьбы повернулось и Канидий победил? Или нет? Говори же, я больше не выдержу неизвестности!
– О благородный Антоний, – ответила она. – Обрати свое сердце в сталь и выслушай то, что я должна рассказать тебе. Канидий в Александрии. Он прибыл в спешке и сообщил, что семь дней легионы, отвергая щедрые предложения посланников Октавиана, переманивавших их на свою сторону, ждали, когда Антоний, как в былые времена, вернется и поведет их к победе. Но Антоний не вернулся. Пошел слух, что Антоний вслед за Клеопатрой бежал на Тенар. Человеку, который первым принес эту весть в лагерь, легионеры не поверили. Они в гневе даже избили его до смерти! Но потом все больше и больше людей стали повторять это, слух упорно распространялся, пока наконец ни у кого не осталось сомнений, что все это правда. И тогда, о Антоний, твои военачальники стали один за другим переходить на сторону Октавиана. За командирами последовали и солдаты. Но это еще не все! Твои союзники – африканский царь Бокх, правитель Киликии Таркондимот, царь Коммагены Митридат, правитель Фракии Адалл, правитель Пафлагонии Филадельф, правитель Каппадокии Архелай, правитель Иудеи Ирод, правитель Галатии Аминт, правитель Понта Полемон и правитель Аравии Мальх – все, все они до единого сбежали или приказали своим полководцам возвращаться с войсками домой, а их послы уже сейчас заискивают перед суровым Октавианом, пытаясь добиться его расположения.
– Ты, ворона в павлиньих перьях, закончила каркать, или это еще не все? И твой зловещий голос будет меня и дальше мучить? – прохрипел сломленный вестями человек, отняв от посеревшего лица дрожащие руки. – Продолжай-продолжай… Скажи еще, что царица Клеопатра умерла, что Октавиан стоит у Канопских ворот, и что мертвый Цицерон, а с ним и все духи царства мертвых кричат о позоре Антония! Давай же, собирай все беды, которые могут поразить тех, кто когда-то был велик, кому принадлежал мир, обрушь их на седую голову того, кого ты по-прежнему учтиво называешь «благородным Антонием»!
– Нет, господин, я закончила, больше ничего.
– Да, ты права. Больше ничего… И со мной покончено… Это конец, и вот как я его приму! – Он схватил лежащий рядом с ним меч и убил бы себя, если бы я мгновенно не прыгнул к нему и не перехватил его руку. По моему замыслу он не должен был умереть так рано, ибо я не сомневался, что, как только он умрет, Клеопатра тут же заключит мир с Октавианом, которому нужна была скорее смерть Антония, чем покорение Египта.
– Ты обезумел, Антоний? – вскричала Хармиона. – Или ты действительно стал трусом, если решил так спастись от своих бед, оставив женщине, которая тебя любит, одной переживать горечь поражения и нести на себе бремя горестей?
