Густав Эмар - Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1
Во время страшных сцен этого рассказа глубоко взволнованные слушатели испытывали невыразимый ужас. Возмутительная война, которую пруссаки вели против Франции, представлялась им в ярком свете действительности во всей лютости и варварстве.
Когда контрабандист кончил, настала минута молчания. Все невольно оцепенели от такого ряда неслыханных жестокостей.
— Это чудовища! Для них нет ничего святого! — вскричала госпожа Гартман с глубокой скорбью.
— Это презренные твари, — прибавил старик. — Вы мне сейчас сказали, любезный друг, — обратился он к контрабандисту, — что не боитесь попасться пруссакам в руки. Вы разве хорошо знаете край?
— Я-то, сударь? Нет тропинки, дерева, пещеры в скале во всем Эльзасе и во всей Лотарингии, которых не мог бы я отыскать с закрытыми глазами. Подумайте только! Как помню себя, я ходил по этому краю во всякую погоду, во всякое время дня и ночи. Ведь это мое ремесло. Разве я не говорил вам, что я контрабандист?
— Так вы можете оказать мне большую услугу, мой друг, если захотите.
— Вам, сударь? Очень охотно, если могу. Мы все братья теперь и должны защищать друг друга от подлецов пруссаков. О них что ли речь?
— Именно о них. Быть может, Страсбург будет осажден через несколько дней.
— Не быть может, а наверно. Все войска направляются в эту сторону. Ими кишат все дороги, точно тучами саранчи. Просто наводнение.
— Есть особы, которые желают выехать из города, чтоб не подвергаться ужасам осады.
— Это понятно, но поторопиться не худо бы.
— Они уедут сегодня же, если нужно.
— Так-то лучше.
— Возможно ли это?
— Да, если речь идет о мужчинах.
— Мужчина один и с ним три дамы.
— Гм! Это трудно, однако можно устроить.
— И вы отвечаете за их безопасность?
— Отвечаю, если они, безусловно, доверятся мне; иначе я ни за что не ручаюсь.
Госпожа Гартман и дочь ее переглянулись с беспокойством, боясь угадать мысль господина Гартмана.
Ивон Кердрель впал уже несколько времени в глубокий сон. Старик бросил на него взгляд, приложил палец к губам, встал и движением руки пригласил жену и дочь следовать за ним.
Все вышли из комнаты на цыпочках.
Гартман отворил дверь в смежную комнату, которая служила спальней его теще.
Старушка сидела в большом кресле, высокая спинка которого снабжена была боковыми подушками. Она вязала с очками на носу и большие спицы были воткнуты в ее белые как снег волосы.
Она подняла голову, услышав, что отворилась дверь, и с удивлением поглядела на многочисленное собрание, явившееся к ней в комнату.
— Дети пришли пожелать вам доброго утра, матушка, — сказал господин Гартман, целуя ее.
— Очень рада их видеть, — отвечала старушка.
— А я, бабушка, — прибавил Мишель, — прошу вас благословить меня.
— Что так, дитя мое? Разве ты уезжаешь?
— К несчастью, должен уехать, бабушка; генерал Урих возложил на меня важное поручение, и я оставляю Страсбург сегодня же.
— Во что бы ни стало, дитя мое, исполняй свой долг и не забывай никогда, что ты француз.
— Не забуду, бабушка, будьте покойны.
— Видишь ли, бедное дитя мое, меня то огорчает, что я стара и в доме уже никакого не имею влияния.
— Да ведь все почитают за счастье вам повиноваться, бабушка.
— Я знаю, что говорю, — возразила старушка, с грустью покачав головой, — а так как вы все в сборе, то я облегчу сердце, высказав, что меня гнетет.
— Уж не хотите ли вы упрекнуть нас в чем-нибудь, матушка? — спросил Гартман с улыбкой.
— Не смейтесь, сын мой; вам именно я и сделаю важный упрек, в справедливости которого вы сами должны будете сознаться. Все говорят, что пруссаки обложат город, а вы не подумали еще о той опасности и бедствиях, которым подвергаете мою дочь и внучку, оставляя их здесь.
— О, мы не хотим расставаться со всеми вами! — вскричали в один голос мать и дочь.
— Та-та-та! Все одно ребячество. Я требую, чтобы мой зять принял надлежащие меры и отправил вас к кому бы то ни было из наших родственников. Слава Богу, довольно их у нас! Я не хочу, чтоб вы оставались здесь.
— Я рад, бабушка, что вы предупредили меня в том, что я не решался сообщить вам. Все готово для немедленного отъезда моей жены и дочери, и вас самих; для этого, собственно, я и пришел сюда.
— Правда это?
— Клянусь вам.
— Однако, мы не можем оставить вас одного, папа! — вскричала Лания.
— Я умру от одного беспокойства вдали от вас, — прибавила мать.
— Не слушайте их и делайте свое дело, мой друг, — обратилась старушка к Гартману. — Избавьтесь от этих пискуний. Их присутствие здесь скорее вредно, чем полезно. Женщины ни на что негодны в осажденном городе.
— Однако, бабушка…
— Молчи, крошка; ты уедешь, я хочу этого.
— Но уедете и вы, матушка, — сказал Гартман.
— Я?
Старушка покачала головой.
— Нет, милый друг, я слишком для этого стара. В восемьдесят лет не разъезжают. Оставьте меня здесь, в уголке этого дома, и не заботьтесь обо мне. Если я буду убита, поразивший меня удар лишит только немногих бесполезных дней жизни. Я уже ни на что не годна. Итак, я не хочу слышать ничего более. В эту комнату я вошла в день свадьбы моей дочери. Вот уже более тридцати лет я провела в ней. Все предметы, которыми она омеблирована, мне дороги; я была в ней счастлива, очень счастлива, благодаря вам, дети мои. Тут я хочу и умереть. Оставьте мне эту последнюю отраду.
— Мы так желали бы не расставаться с вами, бабушка!
— Ни слова более. Я требую, чтоб вы уехали сегодня же, если возможно, и меня оставили здесь. Вы знаете, я упряма и никогда не изменяю принятого решения; поцелуйте меня, мои дорогие дети, и если Бог определил, что мы более не увидимся в этом мире, примите мое благословение.
Старушка обняла дорогих детей, отерла слезы, которые текли по ее сморщенным щекам, и прибавила голосом дрожащим, несмотря на ее усилия владеть собою:
— А теперь, милые дети, оставьте меня одну. Я помолюсь Богу, чтоб Он послал вам счастье, какого я для вас желаю.
— Бесполезно настаивать, — шепнул Гартман на ухо жене. — Ступайте с Ланиею готовиться в дорогу. Не забудь, дитя, что я первый хочу объявить нашему больному о твоем отъезде из Страсбурга.
— Папа, ради Бога, если вы любите меня!.. — вскричала девушка, зарыдав.
— Так надо, бедняжка. Это только тучка на твоем небосклоне. Надеюсь, что для тебя скоро опять настанут безоблачные счастливые дни.
Дамы вышли. Капитан, старик Гартман и контрабандист остались одни в столовой, где, по приказанию хозяина, подано было несколько блюд, и Оборотень оказывал им честь с усердием, которое свидетельствовало о прекрасном его аппетите.
