Рафаэль Сабатини - Скарамуш
С левой стороны раздались слабые аплодисменты, а с правой — презрительный смех.
— Родомон! — позвал его кто-то. Андре-Луи взглянул в том направлении, откуда донёсся этот голос, — там сидела группа дуэлянтов-убийц — и улыбнулся. Его губы беззвучно прошептали:
— Нет, мой друг — Скарамуш. Скарамуш, ловкий, опасный малый, идущий к своей цели извилистыми путями. — Вслух он продолжал: — Господин председатель, среди нас есть такие, кто не понимает, что мы собрались затем, чтобы создать законы, с помощью которых Францией можно будет справедливо управлять и вытащить её из болота банкротства, где она может увязнуть. Да, есть такие, кто жаждет крови, а не законов, и я серьёзно предупреждаю их, что они сами захлебнутся в крови, если не откажутся от силы в пользу разума.
Эта фраза тоже пробудила воспоминания у Латур д'Азира. Повернувшись, он обратился к своему кузену Шабрийанну, сидевшему рядом:
— Опасный негодяй этот ублюдок из Гаврийяка.
Шабрийанн, побелевший от гнева, взглянул на него сверкавшими глазами:
— Пусть выговорится. Не думаю, чтобы сегодня его вновь услышали, — предоставьте это мне.
Латур д'Азир вряд ли смог бы объяснить, почему он с чувством облегчения откинулся на сиденье. Он говорил себе, что нужно принять вызов, однако, несмотря на ярость, ощущал какое-то странное нежелание это делать. Да, этот малый умел пробудить в нём неприятные воспоминания о молодом аббате, убитом в саду позади «Вооружённого бретонца» в Гаврийяке. Не то чтобы смерть Филиппа де Вильморена отягощала совесть господина де Латур д'Азира — он считал, что его поступок полностью оправдан. Нет, дело было в том, что память воскрешала перед ним неприятную картину: обезумевший мальчик на коленях возле любимого друга, истекавшего кровью, умолявший убить и его и называвший маркиза убийцей и трусом, чтобы разозлить его.
Между тем, покончив с темой смерти Лагрона, депутат на трибуне наконец подчинился порядку и заговорил на тему, которая дебатировалась. Правда, он не высказал ничего заслуживающего внимания и не предложил ничего определённого. Речь его была очень краткой — ведь она послужила лишь предлогом для того, чтобы подняться на трибуну.
Когда после заседания Андре-Луи покидал зал в сопровождении Ле Шапелье, он обнаружил, что его со всех сторон окружают депутаты, в основном бретонцы. Они, как телохранители, защищали его от провокаций, неизбежных после его вызывающей речи в Собрании. На минуту с ним поравнялся огромный Мирабо.
— Поздравляю вас, господин Моро, — сказал великий человек. — Вы прекрасно держались. Несомненно, они будут жаждать вашей крови. Однако возьму на себя смелость дать вам совет: будьте осторожны, не позволяйте себе руководствоваться ложным чувством донкихотства. Игнорируйте их вызовы — именно так поступаю я сам. Я заношу каждого, кто меня вызвал, — а их уже пятьдесят — в свой список, и там они навсегда останутся. Отказывайте им в том, что они называют сатисфакцией, и всё будет хорошо.
Андре-Луи улыбнулся и вздохнул.
— Для этого требуется мужество.
— Конечно. Но, по-моему, вам его не занимать.
— Возможно, это не так, но сделаю всё, что в моих силах.
Они прошли через вестибюль, и хотя там уже выстроились привилегированные, нетерпеливо поджидавшие молодого человека, который имел наглость оскорбить их с трибуны, телохранители Андре-Луи не подпустили их близко.
Андре-Луи вышел на улицу и остановился под навесом, сооружённым у входа для подъезжавших экипажей. Шёл сильный дождь, и земля покрылась густой грязью, так что Андре-Луи стоял, не решаясь выйти из-под навеса. Рядом с ним был Ле Шапелье, не покидавший его ни на минуту.
Шабрийанн, зорко следивший за Андре-Луи, увидел, что момент самый подходящий, и, сделав ловкий манёвр, оказался под дождём, лицом к лицу с дерзким бретонцем. Он грубо толкнул Андре-Луи, как будто желая освободить себе место под навесом.
Андре-Луи ни на секунду не усомнился относительно цели этого человека, не заблуждались на этот счёт и те, кто стоял поблизости, и сделали запоздалую попытку сомкнуться вокруг нового депутата. Андре-Луи был горько разочарован: он ждал вовсе не Шабрийанна. Разочарование отразилось у него на лице, и самонадеянный Шабрийанн ложно истолковал его.
Ну что же, Шабрийанн так Шабрийанн — он не ударит в грязь лицом.
— Кажется, вы толкнули меня, сударь, — очень вежливо заметил Андре-Луи и так толкнул Шабрийанна плечом, что тот вылетел обратно под дождь.
— Я хочу укрыться от дождя, сударь, — резко сказал шевалье.
— Для этого вам необязательно стоять на моих ногах — мне почему-то не нравится, когда мне наступают на ноги. Они у меня очень чувствительны, сударь. Возможно, вы этого не знали. Пожалуйста, ни слова больше.
— Да я ничего и не говорю, грубиян вы этакий! — воскликнул шевалье, не вполне владея собой.
— Неужели? А я полагал, что вы собираетесь извиниться.
— Извиниться? — засмеялся Шабрийанн. — Перед вами? А знаете, вы просто смешны! — Он снова шагнул под навес и на глазах у всех грубо вытолкнул Андре-Луи.
— Ах! — закричал Андре-Луи с гримасой. — Вы сделали мне больно, сударь. Я же просил не толкать меня! — Он повысил голос, чтобы его все слышали, и ещё раз отправил господина де Шабрийанна под дождь.
Хотя Андре-Луи был худощав, у него была железная рука благодаря ежедневным усердным занятиям со шпагой, к тому же он вложил в толчок всю свою силу. Его противник отлетел на несколько шагов и, зацепившись за бревно, оставленное каким-то рабочим, сел прямо в лужу.
Все свидетели происшествия разразились смехом, а нарядный господин встал, с ног до головы обрызганный грязью, и в ярости подскочил к Андре-Луи.
Этот бретонец сделал его смешным, что было абсолютно непростительно.
— Вы мне за это заплатите, — захлёбывался Шабрийанн. — Я убью вас.
Андре-Луи рассмеялся прямо ему в лицо, и в наступившей тишине прозвучали слова:
— О, так вот чего вы желаете? Почему же вы сразу не сказали? Мне бы не пришлось сбивать вас с ног. Я полагал, что господа вашей профессии справляются с делами подобного рода не без изящества, соблюдая при этом правила хорошего тона. Если бы вы вели себя именно так, не пострадали бы ваши панталоны.
— Когда мы встретимся? — зарычал Шабрийанн, побагровевший от ярости.
— Когда вам угодно, сударь. Решайте сами, когда вам удобнее меня убить. Мне кажется, вы заявили именно об этом намерении, не так ли? — Андре-Луи был сама учтивость.
— Завтра утром в Булонском лесу [129]. Может быть, вы захватите с собой приятеля?
