Алексей Витаков - Набег
— Мы пришли. Продолжим на досуге. — Тон Фаустины был сух, но не настолько, чтобы выражать крайнее недовольство.
Я бы даже сказал, что мой ответ впечатлил патрицианку, но она решила не показывать виду. Лишь легкая краска вспыхнула на щеках, еще сильнее подчеркнув изумрудный цвет глаз.
Стол был накрыт на большой террасе перед бассейном. Гостей присутствовало раза в четыре больше, чем в предыдущий вечер. Вчерашние гитоны сегодня выглядели вполне прилично, а многие так и вообще пришли с женами. Собрался весь цвет города Гадрумета: магистры, квесторы, эдилы, эдиторы, префект и многие, многие другие. Понятное дело, приезд императора в провинцию уже огромное событие, а тут еще и за одним столом, — это встреча с Олимпом, никак не меньше.
Мне указали на темный угол с противоположной от бассейна стороны. Фаустина явно слукавила, сказав, что меня хотят видеть за общим столом: какое дело императору до провинциального раба-гладиатора. Впрочем, при Главконе действительно ни к чему было препираться.
В углу на плетеном столике находился кувшин вина и кусок овечьего сыра. Что ж, уже неплохо! Между мной и пирующими еле слышно вздрагивала вода, отражая свет факелов. Да, да, вода того самого бассейна с чуть переросшим Нигером. Я без труда нашел глазами Филиппа Араба. Он, как и полагается главному действующему лицу, полулежал в торце правой части стола, опираясь на левый локоть, и смотрел, внимательно смотрел в мой угол, или, по крайней мере, мне так показалось. Короткая стрижка, гладко выбритые щеки и подбородок, мясистый нос, глубоко сидящие глаза, виски словно тесаны топором. Это был крупный мужчина средних лет, с мощными, как у атлета, руками и хорошей выправкой, которая читалась, даже когда он полулежал возле накрытого стола. Но меня больше интересовал не столько император, сколько его любимый фракиец, по прозвищу Голубь. Гладиатор, разумеется, находился рядом с хозяином. Да, везде написано и немало сказано о том, что профессия гладиаторов самая презренная, хуже только проституция, но тем не менее на арену выходили представители знатных родов, причем как мужчины, так и женщины. И очень часто гладиаторы занимали почетные места за пиршественными столами во время различных праздников. И не только за столами, но и в спальнях благородных патрицианок!
Голубь был одет в пурпурную тунику с золотой оторочкой, подпоясан широким ремнем из желтой кожи, отделанным также золотыми змейками; массивная фигурная пряжка бликовала в свете факелов — явно больше допустимой нормы, что, безусловно, считалось дурным вкусом, но Голубя этот факт ничуть не волновал. Вряд ли фракиец, объехавший с императором полмира, был действительно невоспитанным человеком. Скорее подобным эпатажем он лишь подчеркивал свою непринадлежность к этому миру. Я не смог рассмотреть, что именно изображала пряжка, и принялся изучать дальше своего предполагаемого врага. Лицо вытянуто больше обычного. Холодные, темно-коричневые угольки глаз. Легкая трехдневная щетина. Длинные волосы заплетены в косу и закреплены кольцом на темени. Голубь имел греческое происхождение — я понял это сразу. Спустя несколько минут я мог с уверенностью сказать: любимец императора родом из Спарты, из обнищавшей вдребезги семьи местного эфора. Что еще? Да, пожалуй, и хватит. Размышлять на тему того, почему греки превратились в римскую провинцию и потеряли даже слово «Эллада», мне совсем не хотелось. Мне был интересен Голубь: его повадки, движения, взгляд.
Авл Магерий хлопнул в ладоши, призывая к вниманию:
— Господа мои разлюбезные! Я искренне благодарен каждому из вас за то, что не отклонили приглашение и пришли поздравить меня и Фаустину. Мы, в свою очередь, тоже надеемся порадовать вас небольшими сюрпризами. Итак, поменьше слов — побольше дела.
Он снова хлопнул в ладоши, и на площадку перед левым торцом бассейна вытолкнули гладиаторов-адабатов. Публика радостно зааплодировала. Выход на арену адабатов предвещал много смеха, ведь эти гладиаторы выступали в глухих шлемах, без прорезей для глаз. Обычно вооружены они либо деревянными мечами, либо обычными хлыстами, коими наказывают рабов за непослушание. Но в этот раз я ощутил, словно полоску стали, холод поперек горла, потому что гладиаторы вышли с боевым оружием. Их было двое. Значит, каждый сам за себя. А по-иному и представить невозможно. Помимо тяжелых, глухих шлемов на каждом была надета лорика-хамата — длинная кольчатая кольчуга, по типу той, которую носили легионеры времен республики. Это очень длинное, доходящее чуть ли не до колен, защитное снаряжение, хорошо держащее рубящие удары, но не колющие. В этом-то и заключалась вся подлость — бойцы не знали, кто в чем одет и кто чем вооружен. Мало того, лорика-хамата делала их тяжелыми и неповоротливыми. Наверняка это была часть задумки режиссера действия. Ведь если выпустить адабатов с боевым оружием и по пояс обнаженными, как это принято, то они очень быстро отправят друг друга на тот свет или нанесут такие раны, которые будут несовместимы с жизнью либо с продолжением боя. А кольчуга действительно во всех смыслах хороша. Делает бой гораздо смешней, да еще и значительно увеличивает время развязки.
Аплодисменты стихли. Публика, затаив дыхание, уставилась на бойцов. Я попытался представить себя на месте адабата. Что бы придумал я, оказавшись в таком положении? Они только слышат звон металла и при этом не могут сориентироваться. Звон сотен кольчужных колец. И все.
Нет, не все! Так или иначе, они все равно будут наносить друг другу кровавые раны. А запах крови разбудит Нигера. Но и крокодилу нелегко будет добраться до желаемой добычи. Для этого нужно порвать зубами лорику-хамату. Я не удивлюсь, если узнаю, что имя режиссера — Авл Магерий. Еще вчера он мне сказал что-то об эстетической стороне мучений. Да, все продумано как нельзя тщательней: бой начнется на суше, а потом будет длиться в воде. Причем в жуткую орбиту этого боя втянется настоящий африканский хищник. Мне захотелось исчезнуть, провалиться сквозь каменный пол, только не видеть, ничего не видеть!..
— Можно делать ставки, господа. — Тупой Авл пролоснился всей своей необъятной мордой и оживленно потер ладони.
Наконец Филипп Араб, не желая томить всех присутствующих ожиданием, едва заметно кивнул. Краем глаза я увидел, как Фаустина повернула голову в мою сторону. В то же время Голубь, в упор смотревший на патрицианку, неожиданно посмотрел в направлении ее взгляда. Он не мог увидеть меня. Там, где я находился, было слишком темно. Коричневые, острые, словно два копья, глаза его щупали темноту. Мне тогда показалось, что два куска холодного боевого металла проткнули мою плоть. Он резко дернул подбородком, вновь переводя взгляд на невесту, всем видом спрашивая: «Что же ты там нашла в этой кромешной тьме?» И Фаустина, как и водится в таких случаях, великолепно подыграла: «Ах, темнота куда приятнее, мой друг, для двух страстных сердец, чем жалкие развлечения, организованные моим женишком!» Голубь одобрительно кивнул. Тонкогубый рот его вытянулся в жесткую улыбку. В это время слуги длинными баграми подтолкнули гладиаторов друг к другу на расстояние удара мечом. Я решил не видеть бестолковое кровавое зрелище и отвернулся. Не успели клинки вспороть плоть африканской ночи, как тут же раздался хохот нескольких десяток пьяных глоток. Движения бойцов вызвали смех.
