Последняя из древних - Кэмерон Клэр
– Берлога. – Она кивнула. Страшно.
На обратном пути в лагерь Струк едва волочил ноги. Дочь видела, что мальчик устал – даже недалекий поход был для него слишком трудным. Поскольку для младших детей в семье походы были привычным делом, ее сомнения в отношении Струка усилились. Но Большая Мама приняла мальчика как своего, и Дочь не могла пойти против этого.
И вот Дочь подняла его легкое тело и посадила на плечи, чтобы ускорить путь. Ее большая рука придерживала его ногу, и Струк почувствовал себя в безопасности. В горле мальчика поднялся пузырь радости и лопнул. Он начал болтать. Вместо того чтобы обозвать мальчишку каркуном, она попыталась прислушаться. Звуки забавляли ее. Слова, быстрые и чешуйчатые, скользили мимо ее ушей и уходили на ветер. Но вместе с тем она была обеспокоена.
Косточки маленького зада Струка впивались ей в плечи, и она понимала, что к рыбалке зад у него должен стать круглее и шире. А сейчас, двигаясь вместе со всеми, она думала о сократившемся стаде зубров и о ртах семьи. Им очень нужна сила.
Второй напарник Дочери, Дикий Кот, тоже шел с ними к тропе, но сторонкой, под прикрытием кустов. Он мурлыкнул, чтобы Дочь знала, где он. Она повернулась и увидела, как кончик его хвоста исчез за деревом. Сын, замыкавший шеренгу, тоже услышал мурлыканье. Дочь увидела, что его нос рефлекторно сморщился. Он не любил котов и, без сомнения, с радостью освежевал бы эту особь.
Дикий Кот посмотрел на Сына из кустов такими же суженными и осторожными глазами. Сын поднял было ногу, но кот вовремя увернулся. Дочь едва сдержала смех, представив себе, как кот горд тем, что снова успешно избежал пинка.
Большая Мама шла следом за Струком; шаткая походка и качающиеся бедра заставляли ее идти медленно. С каждым шагом ее рога мотались из стороны в сторону. Крюк шел сразу за ней, в любой момент готовый прийти на помощь. Дочь услышала треск и, обернувшись, увидела, что Большая Мама споткнулась и упала. Но не успела она подойти, как Крюк уже был рядом и протягивал руку, чтобы помочь старухе подняться. Гордость не позволяла Большой Маме предупредить, что она вот-вот упадет. И когда она все-таки упала, поднять ее было непростой задачей.
С земли Большая Мама взглянула на них так, будто спрашивала себя: не хотят ли они, чтобы ее кости так и остались глубоко в земле? Крюк пытался успокоить ее тихим бормотанием и поглаживанием. Дочь знала, что он больше всех обеспокоен растущей слабостью ее тела. Он был сыном Большой Мамы, и при ней его положение в семье было незыблемым. Но без нее оно бы пошатнулось, и Дочь понимала: ему трудно представить, что с ним тогда будет. Крюк помог старухе подняться и посмотрел на Дочь. Их глаза встретились, и Крюк осторожно раздвинул губы и показал зубы – это был жест любви.
– Ароо? – произнес он высоким негромким голосом.
Дочь кивнула и тоже раздвинула губы. Несмотря на увечье, а может быть, благодаря ему, он был самым добрым в семье. Она отвернулась от брата и снова двинулась к тропе, прилаживаясь к шагу Большой Мамы.
Все звери, обитавшие на этом участке земли, безропотно дали семье пройти. У них на то была причина: они знали, что происходит в это время года.
Если семья убьет зубра, им тоже будет чем поживиться. Семья всегда оставляла часть туши для пещерного медведя. Судя по большой куче помета, медведь не спал. Вероятно, он двигался к реке в надежде, что семье повезет. Большая рыжая лань и ее детеныш пришли намного раньше, вероятно, чтобы успеть задолго до медведя. Их отдававший молоком запах легко окутывал тающий снег. Гиены и барсуки придут позже, скорее всего, в сумерках, чтобы заняться отходами. Птицы очистят скелет. Черви проникнут внутрь и превратят кровь в грунт. Они будут разносить этот грунт, потом польют дожди и смоют мельчайшие частицы в реку. Серебристые речные рыбки будут кормиться зелеными водорослями, которые вырастут на разлагающихся костях. Охота связывала их всех.
А вот молодым леопардом не пахло, и Дочь это удивило. Перед самыми зимними бурями, когда леопард только объявился, он дал о себе знать. Он искал для себя территорию. От него она в первую очередь ждала угрозы и теперь задавалась вопросом, где же он.
У всех зверей были свои повадки, и семья не считала себя исключением. Как у медведей, у них были мягкие ноги хищников, которые позволяли им подкрадываться к добыче. Как у пещерных львов, у них были глаза, которые смотрели вперед, оценивая расстояние до цели. Как и птицы, они могли издавать горлом звуки, чтобы звать друг друга и предупреждать об опасности. Как и лисы, они собирали и прятали еду на зиму. Различия между их телами и телами животных были не недостатком, а источником изобретательности и вдохновения. Медведь мог сдирать шкуру – а они искали, чем бы ее распороть. Давным-давно один из членов семьи начал раскалывать камни на куски наподобие когтей. Со временем техника обработки камня была усовершенствована. Обточив камень, семья сделала топор достаточно удобным, чтобы держать его в ладонях. Им тоже можно было когтить шкуру. У волка были зубы, чтобы прокусывать вену и выпускать из добычи кровь; а семья умела прикрепить каменный наконечник в форме клыка к заостренной палке. Птица могла криком привлекать себе пару; члены семьи могли соединять звуки, исходящие из их глоток, делая их более певучими.
Все звери были сделаны из мяса и крови. Повседневная жизнь семьи тоже часто была связана с кровью. Когда они разрезали любое животное, внутренности тела выглядели почти так же, как их собственные. Кровь благородного оленя на вкус удивительно напоминала их собственную кровь. Обломок кости росомахи было трудно отличить от костей брата. Но при всем сходстве одно различие резко разделяло зверей. Существовало только два вида мяса. Мясо, которое едят. И мясо, которое ест.
5
Семья в укрытии ждала, когда первый зубр из маленького стада двинется через реку. Брод был в ее широкой части, где вода разлилась перед местом, в котором русло сузилось, а берега стали круче. Здесь скалистые утесы будто распластались, чтобы звери могли пройти. Маленькие стада зубров часто использовали этот брод, чтобы переместиться из своих зимних убежищ среди деревьев на открытые пастбища выше по реке. Они входили в реку на противоположном берегу, ломали истончившийся лед и плыли по холодной воде как можно быстрее, чтобы их не унесло течение. На другом берегу единственная тропа вела их в узкую лощину. Чтобы подняться на пастбище, нужно было пройти ее цепочкой.
Дочь зажала копье под мышкой. Охота требовала терпения. Семья оставалась на охотничьих угодьях, пока не наступало время теневых историй, но это место принадлежало не им одним. Все окрестные звери в этом месте либо охотились, либо пересекали реку. Здесь было удобно пить и резвиться, но вместе с тем и опасно. Везде, где имелась еда и пресная вода, было опасно.
Вдруг послышался щелчок. Звук. Где? Дочь приподняла верхнюю губу, чтобы ощутить ветерок на чувствительной части десны. Она почувствовала легкую дрожь, поток нагретого воздуха. Что это? Она наклонила голову вправо, прислушиваясь. Дрожание воздуха от щелчка было похоже на острый укол в затылок.
На этой земле она родилась и знала ее как собственное тело. Это было единственное место, где она жила. Дочь Большой Мамы, она помнила все охоты своей матери, и ее матери, и тех, кто жил еще раньше. Еще Дочь знала истории о других членах семьи, приходившие к ней во сне. Каждая кочка, ямка и изгиб земли лежали в извилинах ее мозга, и не только там. Ее тело тоже несло в себе память. В ее голени была вмятина, словно ямка на тропе, после того как она упала. На пальце был шрам в форме гребня, изогнутый так же, как скала, после того как она порезалась острым камнем. Когда волоски на ее руках вставали дыбом, они походили на траву лужайки, где паслись зубры. Ее тело повторяло формы земли.
Из голых веток высунулась маленькая морда зубренка. Кустарник был еще чахлым и бурым от холода. Тут и там набухали немногочисленные первые почки. Дочь увидела голову, маленькое тело и шаткие, слабые ноги. Это была бы легкая добыча.
