Дороти Даннет - Путь Никколо
— Никто нас не повесит, — уверенно возразил Феликс. — Мы ничего плохого не сделали. Это была не наша баржа. Мы за нее не отвечали. Это все гребцы. А смотритель шлюза получил свое пиво обратно. К тому же у нас есть ты, Юлиус. Ты знаешь о законах больше, чем все они вместе взятые.
— Феликс, — вздохнул Юлиус. — Епископ здорово разозлился. Он приходится двоюродным братом шотландскому королю. Королева Шотландии — племянница герцога Филиппа, сестра короля Шотландии, замужем за Вольфертом ван Борселеном. Необходимо что-то сделать, дабы убедить всех этих людей в том, что это был несчастный случай.
Через плечо Клаас улыбнулся Феликсу.
— То есть кого-то должны были наказать. Понимаешь? Не будь это несчастный случай, они не осмелились бы наказать никого вообще.
Клаас, для которого не существовало запутанных проблем, зачастую повергал Юлиуса в уныние, в особенности когда говорил чистую правду. Феликс же был просто вне себя.
— Это безумие! Они накажут нас? Ни за что ни про что?
— Они наказали меня, — пояснил подмастерье. Он осторожно повернулся, чтобы повязку закрепили у него на груди, а затем уселся, скрестив ноги и накинув на плечи рубаху. Его высохшие штаны были грязными и измятыми, а волосы прилипли к голове и слегка вились на концах.
— Правильно, они тебя наказали. Ты ведь сломал ногу тому господину, — резонно заметил Феликс. — И проявил непочтительность. И поставил в глупое положение ту девушку, за которой увивался лорд Саймон. А ведь он тоже шотландец. Да, насчет Кателины… Неужели ты не понял, болван, что ей совершенно не нужен этот дурацкий эннен, раз уж он упал в воду? Она может купить себе еще двадцать таких.
— У тебя волосы совсем развились, — сочувственно заметил на это подмастерье.
Неудивительно, подумал Юлиус, что Клаасу так часто достаются колотушки. Внезапно он вспомнил нечто важное. Девушка по имени Мабели служит у Жеана Меттенея, а в Брюгге Меттенеи вот уже целых пять поколений содержат постоялый двор и меняльную лавку для шотландских торговцев.
— Эта твоя Мабели… — начал Юлиус.
— Толстая длинная коса, рыжая, как у лисы, и зубы, крепкие, будто у лошадки, щеки розовые, носик пуговкой… А грудь белая, высокая…
Тут на Клааса, наконец, снизошло озарение, и он осекся.
— Она говорит, что шотландцы жаждут нашей крови. Им нужна была эта пушка чтобы воевать с Англией. Она говорит, что герцог во всем винит Брюгге, и бургомистру придется оправдываться. Она хочет со мной увидеться завтра в одиннадцать, под Журавлем.
Юлиус зажмурился. Впору решить, что это все выдумки, если не знать Клааса.
Даже он не мог бы получить приглашение на свидание через тюремную решетку от девушки, с которой до этого не обменялся ни единым словом. С другой стороны, те, кто знали Клааса, знали также, какие чудеса творит его улыбка. Но все же…
— По частям? — вопросил Юлиус. — С синей физиономией и вывалившимся языком? Или ты надеешься, что они арестуют всю команду лихтера, а нас троих тихо-мирно отпустят домой?
— Именно это я и собирался вам сказать, — отозвался Клаас. — Если бы вы не вцепились мне в спину. Я не мог ни о чем думать, покуда вы меня так мучили. Наши парни из красильни собрались перед тюрьмой…
— Это ты уже говорил, — напомнил Феликс.
— Ну да, так вот, все члены цеха красильщиков тоже явились туда, а также глава гильдии и капеллан. Они сказали, что послали к эшевенам и к епископу, и к советникам, и к казначею; и, конечно, мейстер Ансельм самолично обратился с жалобой, и все они говорили о нанесенном оскорблении, и даже о том, что прекратят всякую торговлю с Шотландией. После чего власти почесали в затылке и сошлись на том, что если мы докажем мейстеру Ансельму свою невиновность, то против нас больше не будут ничего предпринимать, разве что возьмут штраф с семейства Шаретти…
— Ого! — произнес Феликс.
— …который помогут заплатить гильдии красильщиков и портовых рабочих. Нас выпустят поутру. Под Журавлем в одиннадцать, — так она сказала.
Мейстер Юлиус уставился на подмастерья:
— И ты все это уже знал, когда появился здесь?
Клаас широко улыбнулся.
— И бейлиф тоже знал? И те двое надзирателей, которым я отдал все свои деньги. — Чувствуя, как его пробирает озноб, стряпчий обрушился на Клааса с жестокой уничижительной речью, которую тот принял с должным смирением, несмотря даже на то, что Феликс хихикал, не переставая. А затем он перекатился на бок и, не переставая дрожать от холода, приготовился провести довольно неприятную, но все же не столь мрачную ночь.
* * *Троих шалопаев на следующее утро привели в красивый особняк рядом с Иерусалимской церковью. Целью Ансельма Адорне было провести дознание и внушить всем троим страх Божий.
Шалопаи: двое из них были еще совсем юнцы, а третий — стряпчий, получивший превосходное образование и всего на семь лет моложе самого Ансельма. И все же для банкира все трое оставались мальчишками. Семейство Адорне ют уже две сотни лет находилось у кормила власти во Фландрии, с тех самых пор как они прибыли сюда из Италии вместе с тогдашним графом, который женился на дочери шотландского короля. С тех пор многое поколения Адорне, с их породистыми лицами, тонкими вздернутыми бровями и светлыми вьющимися волосами, служили городу Брюгге и герцогам Фландрским. Именно в такой последовательности: сперва городу, а затем — герцогам Они также никогда не забывали о другой ветви своего семейства, которое состояло на службе у Генуэзской республики; там Адорне славились как опытные негоцианты и банкиры; порой они становились даже правителями Генуи, ее дожами.
Для человека, принадлежащего к столь знатной и состоятельной семье, для человека, получившего превосходное рыцарское образование, знающего латынь, бегло говорящего по-фламандски, по-французски, по-немецки и по-английски, а также на всех диалектах Шотландии, трое юных глупцов, опрокинувших в воду новую пушку епископа, были всего лишь детьми. Ансельм Адорне даже не встал им навстречу, когда они появились в гостиной. Не двинулась с места и его супруга, расположившаяся на другом конце залы со своими гостями, камеристкой и старшими детьми.
Готическое кресло с высокой спинкой, в котором восседал Ансельм, над головой было украшено гербами его отца и матери, Брадериксов и Адорне; эти эмблемы также красовались на витражах, закрывавших узкие сводчатые окна. Стряпчему уже доводилось здесь бывать. На причале Дамме Адорне узнал эти чуть раскосые глаза и приметные резкие черты. Теперь мейстер Юлиус казался присмиревшим и выглядел несравненно приличнее, в подобающем его профессии черном одеянии с высоким воротом, с чернильницей и футляром для перьев на поясе. Инструменты висели ровно и не дрожали, и сам стряпчий держался с уверенностью, достойной молодого человека, получившего воспитание клирика в монастыре и ученого в университете. Если бы не эта чисто студенческая выходка…
