Алекс Брандт - Багровый молот
«…Запомни, что полынь и гроздья рябины защищают от сглаза и чужих чар, а соцветия мальвы подчас могут поставить на ноги даже смертельно больного. Остерегайся пурпурных цветов наперстянки: сок ее смертоносен, но в малом количестве этот сок может стать превосходным лекарством от сердечных недугов. Вербена снимает сильную боль, эндивий возвращает мужскую силу, а сок белены помогает находить клады, спрятанные под землей…»
Мерзость, мерзость…
Увидев, как плотно укоренилось в Бамберге зло, он один обрел решимость бороться с ним и уничтожить его до конца. В этой благородной борьбе у него не было союзников. У каждой ведьмы, которую он отправлял на костер, находились защитники, сообщники, могущественные друзья. Они интриговали против него, они хотели околдовать его, хотели лишить воли и разума. Иные жаждали его смерти. Сколько раз на его жизнь покушались! В конце концов ему пришлось завести слугу, который пробует его пищу. Пришлось носить под сутаной кольчугу. Пришлось окропить стены своего дома святой водой и обклеить их страницами Святого Писания. Адепты зла оказались бессильны против него — бессильны потому, что на его стороне правда. В «Молоте ведьм»[12] сказано, что колдуны бессильны причинить вред судье, действующему против них, ибо меч ангелов защищает этого человека от злобы и козней дьявола.
Взяв в руки серебряный колпачок, викарий одну за другой потушил горящие на столе свечи.
Не раз и не два его упрекали в том, что он, Фридрих Фёрнер, забыл о первейшем долге христианина и пастыря — о милосердии. Многие называли его человеком без сердца, фанатиком, для которого чужая жизнь стоит не больше шляпной булавки. Слепцы… Отдавая приказы о казни, наблюдая за страданиями людей в пыточной камере, — разве он сам не страдал? Разве его горло не сдавливала чужая боль? Но милосердие — это не жалость. Оно заключено не в том, чтобы простить разбойника, с ног до головы заляпанного кровью невинно убитых. Или блудницу, превратившую дарованное Господом тело в помойную яму, сточную канаву для чужой похоти. Истинное милосердие — сколько долгих лет потребовалось ему, чтобы понять это! — в том, чтобы принести себя в жертву ради спасения мира. Служить не человеку, а человечеству. Отказаться от всех желаний. Вытравить любовь. Искоренить ненависть. Очиститься. Стать пустым изнутри. Полностью изменить себя — ради того, чтобы сделаться проводником Высшей воли.
Тишина, темнота вокруг. Он провел рукой по усталым, влажным глазам. Пусть слезы текут. Никто не увидит их. Это чистые слезы. Они не ослабляют его, не позорят, но делают совершеннее. Делают его ближе к Богу.
Человек, который явился к нему сегодня… Почему он пришел? Сколько капель лжи размешано в его быстрых словах? «Ручная змея», так он назвал себя… Человек, который выбрал себе подобное прозвище, — опасный человек. Неискренний человек. Одно можно сказать с уверенностью: этот Генрих Риттер боится его. Голос его был твердым, а вот руки дрожали. Едва заметно. Но все же — дрожали.
Что ж… Он давно уже привык к этому. Привык, что люди боятся его, от одного его взгляда теряют дар речи. Привык к чужим обморокам и слезам. Взять хотя бы недавний случай с этим болваном, Освальдом Грабе, стекольным мастером с улицы Трех Волхвов. Несколько преданных сынов церкви, пожелавшие сохранить в тайне свои имена, обвинили мастера в богохульстве. Якобы тот во время Великого поста устроил для своих товарищей по цеху пирушку, где на столе громоздились блюда с телятиной и запеченной свининой, и пухлые связки кровяных колбас, и индюшка с ягодным соусом, и пыльные бутылки с вином. Когда некоторые из гостей упрекнули мастера Грабе в столь вызывающем нарушении церковных правил, тот расхохотался в ответ:
— Взгляните на небо, болваны! Видите, всё в облаках? Разве может Господь Саваоф хоть что-то увидеть через этакую пелену? Пейте, радуйтесь, веселитесь! Кому станет плохо от вашей радости?
Приходской священник, к которому поступила жалоба, усомнился: идет ли речь только о непристойном поведении мастера? Или же в его словах следует усмотреть отрицание Божественной воли, определяющей жизнь на земле? Такие вопросы требовали вмешательства вышестоящих инстанций. И дело попало к викарию.
Когда Освальда Грабе ввели в кабинет, стекольщик был мокрым от пота. Кажется, он уже не вполне понимал, что с ним происходит. Фёрнер задал ему несколько вопросов, но тот лишь тряс головой в ответ, ничего не мог произнести. Страх парализовал его. А затем случилось нечто и вовсе комическое: встретившись с викарием взглядом, стекольщик вдруг захрипел и без чувств повалился на пол. Из его рта мутным пузырчатым слизнем вытекла на ковер струйка слюны.
Этот Грабе легко отделался: запрет на употребление мяса и вина в течение полутора лет, денежный штраф. Вдобавок — никто не требовал от него этого, сам предложил — мастер обязался бесплатно изготовить стекла для нового витража в церкви Святого Якоба. Из кабинета он вышел держась рукой за стену. Больше викарий никогда не видел его. Слышал только, что с тех пор Освальд Грабе перестал смотреть людям в глаза…
Однако в сторону воспоминания. Главное сейчас — сбежавший советник. Если его удастся поймать, это будет что-то большее, нежели просто торжество справедливости. Это будет концом Георга Адама Хаана. Брешью в крепостной стене, которую канцлер уже не успеет заделать. Пробоиной, через которую его корабль за считаные минуты наберет полные трюмы воды, в последний раз качнет парусами — и опустится на темное дно. На камни. В ил. В пустоту.
Георга Хаана давно нужно было остановить. В последнее время он стал слишком влиятельным. Влиятельным и опасным. Везде, где только можно, он расставляет своих людей. Интригует, подчиняет собственной воле, добивается расположения. Его сторонники — в магистратах и замковых гарнизонах. Он проталкивает свои креатуры на должности судей, в Сенат. Вся бамбергская верхушка стоит за него горой. Он собирает вокруг себя группу приверженцев, клиентелу, как это делали в свое время Цезарь и Красс. Бумага, которая легла на стол князя-епископа накануне, это проклятое ходатайство — лишнее подтверждение тому, что в делах епархии канцлер намерен отныне играть первую скрипку.
Однажды Хаан уже сумел помешать ему, расстроить его планы. Это случилось три года назад, после смерти прежнего князя-епископа, Иоганна Готфрида фон Ашхаузена. В тот момент все были убеждены, что именно он, Фридрих Фёрнер, станет новым правителем Бамберга. Почему? Он пользовался огромным авторитетом в епархии. Курфюрст Максимилиан, его могущественный покровитель, по-прежнему ему благоволил. Люди по-прежнему толпами приходили в церковь Святого Мартина, чтобы послушать его вдохновенную, яркую проповедь. Многие смотрели на него с надеждой, открыто называя тем человеком, который достоин принять епископский перстень и княжеский меч.
