Луи Буссенар - Капитан Сорви-голова
Его превосходительство потребовал лишь заверения, что в многочисленных и тяжелых ящиках находятся орудия производства.
Жан, не моргнув, охотно уверил его в этом и уплатил таможенные пошлины.
Многим эти пошлины показались бы, вероятно, несколько раздутыми, ибо они составили кругленькую сумму в тридцать пять тысяч золотых франков, из которых лишь пять тысяч приходились на долю правительства, остальные же тридцать шли в карман его превосходительства. Но ведь его превосходительство, в свою очередь, должен был вознаградить за временную слепоту английских контролеров, а это стоило ему нескольких крон.
Жан был в восторге от своей сделки и приказал, не мешкая ни минуты, выгружать «орудия производства», которые тут же были отправлены по железной дороге в Преторию.
Неистощимое великодушие и неиссякаемая веселость Жана производили сильное впечатление на всех, кто сталкивался с ним. Его умение, не командуя, одним лишь словом или даже просто жестом заставить повиноваться себе, его сдержанность, его исполненная собственного достоинства непринужденность в обхождении с людьми, его уверенность в себе — все выдавало в нем вождя.
Первые его товарищи, фанатически поверившие в него, вербовали ему все новых и новых сторонников. Так, они привели к нему двух молодых креолов из Реюньона[22], которые, попытав счастья в шахтах Трансвааля, возвращались домой без единого лиарда[23]. Затем были завербованы два молодых португальских солдата, дезертировавшие по какой-то веской причине из своих частей, и, наконец, юнга торгового флота, страстный любитель приключений, который немедленно покинул свой корабль, чтобы примкнуть к ним.
Теперь их собралось пятнадцать парней, мечтавших о подвигах. И хотя среди них были представители самых различных национальностей, все они отлично уживались друг с другом, слившись в тесную, дружескую семью.
Двадцать четыре часа спустя поезд мчал их в Преторию[24], куда они и прибыли без особых приключений. Жан Грандье отправился к президенту Крюгеру и был тут же принят вместе со своими товарищами.
В Трансваале не существовало никаких преград между президентом и его посетителями: ни приемных, ни адъютантов, ни секретарей, — свободный доступ для всех, у кого была надобность к этому высокочтимому народом государственному деятелю, чью нечеловеческую энергию, казалось, впитал в себя весь храбрый, сражавшийся за свою независимость народ Трансвааля.
Волонтеров во главе с их командиром ввели в обширный зал Здесь у заваленного бумагами письменного стола сидел президент, черты лица которого были известны всему миру по фотографиям.
Секретарь, стоявший рядом с ним, перелистывал депеши и по указанию президента быстро делал на них пометки. В уголке крепко сжатых губ старика свисала его неизменная трубка, дымившая после методических и коротких затяжек Выразительное, с крупными чертами и массивным подбородком лицо этого крепко сбитого великана было обрамлено густой бородой, а чуть прищуренные глаза пронизывали собеседника острым взглядом, смущавшим своей твердостью и внутренней силой.
О нет, ничего общего с Крюгером на английских карикатурах!
Достаточно взглянуть на него, увидеть его медлительные, почти вялые движения, его высохшее лицо, его словно высеченный резцом ваятеля корпус, его атлетическое телосложение, чтобы почувствовать огромную дремлющую в нем силу, железную, ничем несокрушимую и непреклонную волю.
Да, этот человек производил внушительное, даже величественное впечатление, несмотря на простоту его нескладно скроенной одежды, несмотря на этот вышедший из моды, смешной, единственный в своем роде и неизменный, как и его трубка, шелковый цилиндр, без которого он нигде и никогда не появлялся.
А впрочем, эта шляпа действовала неотразимо. Ведь она, так сказать, была частью самого президента Крюгера, вернее, столь же неотъемлемой характерной чертой его внешности, как чепчик королевы Виктории, как монокль мистера Джозефа Чемберлена[25] или треуголка Наполеона.
И. впечатление, производимое ею, было настолько сильно, что у Фанфана, ошеломленного этим шедевром шляпного мастерства, невольно вырвалось по меньшей мере непочтительное восклицание:
— Боже! Ну и колпак!
К счастью, президент не очень-то разбирался в тонкостях парижского жаргона. Он не знал, точнее, уверял, что не знает и не понимает ни одного языка, кроме голландского.
Благоразумнее, конечно, было бы не очень доверять этому.
Президент медленно обернулся к Жану Грандье, легким кивком ответил на его приветствие и спросил через своего переводчика:
— Кто вы и что вам угодно?
— Француз, желающий драться с врагами вашей страны, — последовал лаконичный ответ.
— А эти мальчики?
— Завербованные мною волонтеры. Я на свой счет вооружаю, снаряжаю и одеваю их, покупаю им коней.
— Вы так богаты?
— Да. И я намерен завербовать сотню молодых людей, сформировать из них роту разведчиков и отдать ее в ваше распоряжение.
— А кто будет командовать ими?
— Я. Под начальством одного из ваших генералов.
— Но ведь они еще совсем молокососы.
— Молокососы? Неплохо! Отныне так и будем называться: отряд Молокососов. Могу вас заверить — вы не раз услышите о нас!
— Сколько же вам лет?
— Шестнадцать.
— Гм… молодо-зелено.
— В шестнадцать лет вы, кажется, уже убили вашего первого льва? — Верно! — улыбнулся Крюгер.
— И потом юность… Разве не в этом именно возрасте человек полон дерзновенных мечтаний, беззаветной преданности, жажды самопожертвования, презрения к опасностям и даже к самой смерти!
— Хорошо сказано, мой мальчик! Будьте же командиром ваших Молокососов, вербуйте сколько хотите волонтеров и превратите их в солдат. Бог свидетель — вы мне нравитесь, и я поверил в вас.
— Благодарю вас, господин президент! Вот увидите как славно мы у вас поработаем!
Но старик уже поднялся во весь свой рост, намекая на конец аудиенции. Он пожал капитану Молокососов руку, да так стиснул ее, что у другого бы она хрустнула, и при этом убедился, что рука Жана Грандье тоже не из слабых.
— Верю, что этот маленький француз совершит большие дела, — сказал он улыбаясь.
Старый президент, или, как его любовно называли буры, «дядя Поль», оказался хорошим пророком.
На другой день пятнадцать Молокососов шагали по улицам Претории в полном боевом снаряжении, с маузерами за плечами, с патронташами на поясных ремнях, в широкополых фетровых шляпах.
