Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце
Борисушка представился маленькой графине на плохом французском и, не зная, о чем дальше говорить, спросил, как зовут ее куклу. Девочка смущенно опустила ресницы и неожиданно прошептала по-русски:
— Меня зовут Каталина, а ее, — она предъявила куклу, — Лизетт… Она спит, поэтому говорите, пожалуйста, шепотом…
— Я знаю девочку с таким же именем, как у вашей куклы, — перешел на шепот Борисушка.
Тем временем Илья Романович приблизился к графу, сидевшему на скамье с томом Вальтера Скотта. Казалось, он не читал, а просто, не торопясь, перелистывал страницы. Во всяком случае Белозерский не верил в то, что некоторые индивиды способны так быстро читать, хотя слышал о таких чудесах.
— Мы, кажется, когда-то были знакомы, — начал князь, старательно выдавливая улыбку.
Обольянинов посмотрел на него строго, и тот разом перестал улыбаться. На желтом, изрытом оспой лице графа отобразилась досада, которую он даже не думал скрывать. Илья Романович уже счел свою затею проваленной, но тут неподалеку раздался чистый детский голосок. Каталина вновь запела итальянскую колыбельную, баюкая куклу. Суровое лицо графа сразу смягчилось.
— Мы с вами очень давно не виделись, — произнес он, скорее желая отвязаться, чем поддержать беседу.
— И не мудрено, — подхватил князь. — Я вышел в отставку, женился. Проживаю то в Москве, то в деревне. Имею двух сыновей. Вдовею, как и вы…
Последнее обстоятельство их сближало, и князь не зря выделил слово «вдовею», произнеся его самым скорбным тоном… Но на графа это не произвело никакого впечатления. Он снова принялся листать Вальтера Скотта, давая своим видом понять, что разговор окончен. Но не так был прост Илья Романович. Нисколько не уязвленный холодным приемом Обольянинова, он продолжал:
— Вот, в кои-то веки выбрались с сыном на курорт… — Он погладил по голове Борисушку и восхищенно добавил: — А у вас прехорошенькая дочурка! Когда-нибудь она будет блистать в свете.
Рука графа, листавшая страницы, вдруг замерла в воздухе. Он смерил Белозерского изучающим взглядом, будто желая понять подоплеку сказанного им комплимента.
— Моя дочь никогда не будет блистать в свете, — произнес он, выделяя каждое слово.
— Ну, полноте, граф! — Белозерский уселся рядом на скамью и бесцеремонно обнял Обольянинова за плечи. — Полноте, дорогой Семен Андреевич! Все в этом мире переменяется. Вспомните, какими мы были лет пятнадцать назад. Разве мыслимо было появиться в приличном обществе без парика и без «крысиного хвостика», без этой дурацкой косички? А нынче даже с плешивой головой выйти не грех. Вот увидите, лет через пятнадцать ваша дочь станет первой красавицей в Петербурге.
— То, что вы, князь, говорите, справедливо, если касается моды, — возразил ему граф. — А к межсословным бракам общество относится куда менее лояльно.
— Неужто? — выкатил глаза Илья Романович. — А вспомните-ка Петра Великого. Разве жена его, царица наша Екатерина Первая, не была простой прачкою? Я могу вам привести еще сотню примеров из того героического времени…
— Те времена давно минули, — уже совсем сердечно улыбнулся Семен Андреевич.
— Так они воротятся, вот увидите… Непременно воротятся!
Выказав себя едва не якобинцем, Илья Романович заслужил доверие графа. Их разговор продолжился за табльдотом в гостинице. Маленькая Каталина без умолку болтала с Борисушкой, рассказывая ему о доме на берегу моря, о прекрасном померанцевом дереве, выросшем у нее под окном. «Представьте себе, стоит только протянуть руку и сорвать апельсин!..» — щебетала она. Мальчик вспомнил, что видел померанцевые деревья в зимнем саду Позднякова. И там же, в театре Позднякова, он встретил самую удивительную в мире девочку. Он вдруг вообразил, что храбро срывает с дерева огромный оранжевый апельсин и протягивает его Лизе Ростопчиной. Лиза тронута. «Я на вас больше не сержусь», — говорит она, и ее голос звенит, как стеклянный колокольчик.
— Вы меня вовсе не слушаете! — рассердилась Каталина, сильно дернув его за рукав.
— Катенька, веди себя прилично, — сделал ей замечание отец и, улыбнувшись Белозерскому, с гордостью пояснил: — Темперамент у моей дочурки поистине сицилийский.
Поданные к столу перепела под сладким соусом и бутылка кьянти из генуэзского погреба графа быстро развязали обоим языки, и вскоре они уже беседовали, как старые добрые приятели.
— Давно ли вы посещали Павловск? — наводил разговор на нужную тему Илья Романович.
— Недели три тому назад, перед самым отъездом сюда, был принят и обласкан матушкой-императрицею, — похвастал Обольянинов.
— Ну и как вы ее нашли? Как здоровье дражайшей Марии Федоровны? — с участием поинтересовался князь.
— Война ее немного состарила. Впрочем, как и всех нас. — Семен Андреевич сделал паузу и прислушался к щебетанью дочери. — А так, она мало изменилась. По-прежнему стройна, румяна, добродетельна и в то же время строга, — продолжил он. — Однако явились причуды.
— Что за причуды? — насторожился Белозерский.
— Вот вы, князь, давеча вспоминали парики с косичками и даже бранили их, а матушка-императрица, напротив, объявила себя хранительницей старой моды. В Павловском дворце строжайше запрещено появляться в платье нынешнего века. Все там должно оставаться, как при бывшем императоре, будто он и не умирал.
— Подумать только! — восхищенно произнес князь. — Много ли отыщется на белом свете вдов, так свято хранящих память о покойном муже?
— Так что, дорогой мой, если соберетесь в Павловск, советую достать из сундука парик с «крысиным хвостиком». — Обольянинов пристально посмотрел на князя.
Илья Романович вздрогнул, ему показалось в этот миг, что граф видит его насквозь и наперед знает все его замыслы.
— Да я… да ведь у меня… — растерялся он, но быстро взял себя в руки. — Все мои сундуки сгорели в Москве. Придется заново шить камзол, добывать чулки и парик. Представляю, как все это ко мне пойдет, если я вздумаю нарядиться… То-то смеху будет! — Он старался говорить в шутливом тоне, но видно, не преуспел в лицедействе.
— Я вижу, у вас серьезные намерения, — без тени сомнения произнес граф. — Не знаю, зачем вам понадобилось покровительство Марии Федоровны. Видно, на то есть основательные причины… Но я мог бы вам помочь, — неожиданно предложил Обольянинов, — правда, с одним условием…
— Что за условие, граф? Не томите! — Князь всегда считался игроком, не умеющим блефовать, и на этот раз слишком поспешно раскрыл свои карты, вызвав на желтом лице партнера усмешку.
— Весьма простое условие, — успокоил его Семен Андреевич. — Вы дадите честное слово дворянина, что придете ко мне на помощь тогда, когда я этого от вас потребую, вне зависимости от времени и места…
