Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии
Говоря так, король как бы хотел сказать кардиналу: «А вы, герцог, со своей вечной подозрительностью вынудили меня отправить его в Бастилию. Я и так сделал для вас слишком много!»
Кардинал прекрасно это понял. Несомненно, он понимал Людовика XIII гораздо лучше, чем Людовик XIII себя самого. По этой причине Людовик был посредственным монархом, а Ришелье – выдающимся министром.
– Во-вторых, – продолжал король. – Каждый из мушкетеров, что были в ту злополучную ночь под началом де Феррюсака, уже дал слово дворянина, пока оставался подле кареты и никуда не отлучался от нее все время, что находился в тюремном дворе. Ни для того, чтобы связывать дежурного офицера, ни для того, чтобы среди ночи рыскать по коридорам Бастилии с целью разыскать одну из множества камер и отпереть ее. Слово дворянина и в наши дни продолжает значить много, господин кардинал, – подчеркнул король. И желая уязвить его высокопреосвященство, добавил:
– В роте де Тревиля служат только те люди, слово которых, по знатности и благородству их родов, стоит королевской подписи и государственной печати. Но есть и третье бесспорное доказательство непричастности мушкетеров к побегу испанца. Им пришлось бы миновать на обратном пути несколько постов у трех ворот. Или они непричастны к заговору или, черт побери, мушкетеры умеют проходить сквозь стены!
Кардинал помолчал, обдумывая ответ. Потом сказал:
– Ваше величество привели почти бесспорные аргументы.
– И все-таки вы говорите «почти», герцог?! – усмехнулся король.
– Я говорю «почти» потому, что, назвав пароль, можно пройти и сквозь ворота, ваше величество.
– Разумеется, но для этого его надо узнать!
– Его может сообщить солдат гарнизона, сочувствующий заговорщикам или подкупленный ими. Наконец, пароль можно просто подслушать.
– Допустим. Но им надо было вывезти заключенного!
– В конвое было двенадцать человек, ваше величество, не считая командира. Значит, всего тринадцать. Но где в темноте проскачут тринадцать всадников, там легко может проскакать и четырнадцатый, если он уже проник в их ряды.
– Проклятие! Но арестанта сразу узнают!
– Отнюдь, ваше величество! Ночью это почти невозможно. Если предварительно надеть на беглеца мушкетерские плащ и шляпу.
Король бросил на кардинала один из тех взглядов, которые были знакомы его высокопреосвященству. Он свидетельствовал о том, что король зол, растерян и против воли готов следовать за рассуждениями кардинала, повинуясь его железной логике.
– Что же касается данного мушкетерами слова, то никто не вправе подвергнуть его сомнению, и я первый скажу:
«Да, ваше величество, никто из солдат роты господина де Тревиля не отлучался от своих товарищей, окружавших карету, никто не изменил воинскому долгу, подняв руку на стражников, никто, наконец, не отпирал дверей камеры испанскому офицеру, обвиненному в шпионаже в пользу короля Филиппа». Скажу больше, ваше величество, никто из них не подозревал о существовании такового.
– Вы в самом деле так считаете, герцог?
– Уверен, ваше величество.
– Но как же в таком случае вы объясняете происшедшее? Неужели испанца похитил сам дьявол с рогами и копытами? II – Этот дьявол имеет вполне человеческое имя.
– Оно вам известно?!
– Точнее – три имени.
– Назовите их.
– Я могу ошибаться… En-are humanum est. [17]
– И все-таки?
– Ваше величество, я не располагаю фактами, но могу сделать предположение. Путь логических заключений обычно не подводил меня.
– Итак?
– Если мы хотим установить, кто помог осуществить побег, прежде всего следует спросить себя: «Кому выгодно? Cui bond?»
– Разумеется, вы правы, герцог. Королю испанскому и, думаю, братцу Гастону.
– Добавлю еще отцов иезуитов, ваше величество. Дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноза – член Ордена и не раз выполнял функции связного между особами, чье призвание – строить заговоры. Но все это справедливо, если предположить, что с самого начала замышлялся побег именно этого человека.
– Да, вы сказали, что это не так. Признаться, я не понимаю, что это означает, герцог!
– Судите сами, ваше величество. Как сообщил комендант, испанца перевели в ту камеру буквально перед самым побегом. Ему намеревались подготовить другое помещение, но не успели.
– Но по какой причине он был переведен в новую камеру?
– Тюремное начальство не думало об испанце.
– О ком же оно думало?!
– О прежнем постояльце. Решетка на его окне была подпилена, а в камере обнаружили пилку и веревочную лестницу.
– Как они попали туда?!
– В окно был брошен камень, а затем, очевидно, пуще на стрела из арбалета. К ней была привязана тонкая, но прочная бечевка и сверток со всем, что необходимо для побега.
– Этим злоумышленникам, кто бы они ни были, не откажешь в изобретательности.
– Совершенно верно, ваше величество.
– Но продолжайте, господин кардинал. Признаюсь, эта история вызывает не только мой гнев, но и интерес.
Действительно, король слушал кардинала с самым неподдельным интересом. Это вовсе не обрадовало его высокопреосвященство, который добивался другой реакции. Однако следовало продолжать.
– Комендант понял, что заключенному, который находился в той камере, хотят устроить побег, и перевел его в другую, расположенную в другом конце тюрьмы. По его оплошности дона Алонсо, чья камера была теперь занята тем самым узником, некуда было поместить. Как я уже говорил, ему готовили помещение, соответствующее его титулу, – он все же испанский гранд, а не лавочник, – но не успели.
– Так, значит, те, кто устроил этот побег, думали, что они освобождают того прежнего… а вовсе не испанца?!
– Да, ваше величество.
– Так! Но кто же тот, которого хотели освободить?
– О, это человек, заслуживающий того, чтобы быть освобожденным. Если он прольет свет на некоторые вопросы.
Хотя теперь многое и так прояснилось.
– Назовите же его имя, герцог, – потребовал король раздраженным тоном.
– Лейтенант мушкетеров д'Артаньян, ваше величество.
– Д'Артаньян?! – вскричал пораженный король. – Д'Артаньян все еще в Бастилии?!!
Как многие коронованные особы он имел короткую память.
Кардинал принял удрученный вид.
– К сожалению, ваше величество. Государство переживает такое тяжелое время… Столько дел, столько тревог…
– Понимаю, господин кардинал, понимаю, – поспешно сказал король, опасаясь привычного монолога его высокопреосвященства относительно полного расстройства дел, пустой казны, происков внешних и внутренних врагов, а в заключение – сетований на пошатнувшееся здоровье и просьбы о разрешении удалиться от дел.
