Анатолий Ковалев - Потерявшая имя
Занесясь мыслями за облака, видя себя уже дворянкой в гербовой карете, Глафира застыла у стола с подносом, уставленным бокалами для шампанского. Ее глаза затуманились, на румяных губах блуждала неопределенная улыбка, увидев которую Савельев немедленно бы догадался — «змея» что-то замыслила. Так ее и застал громкий возглас кого-то из дворовых людей: «Молодые едут!» Очнувшись, она поставила поднос, схватила заранее заготовленные хлеб и соль и поспешила на крыльцо. За ней потянулись костромские гости, которые в ожидании пиршества уже изрядно подкрепились травником и кизлярской водкой.
Старая, обшарпанная савельевская карета со страшным скрипом подкатила к крыльцу усадьбы. Первым из нее выскочил Васька Погорельский и, увидав Глафиру Парамоновну, заговорщицки подмигнул. Уже в этом ей почудилось что-то неладное, потому что они с Васькой едва друг друга выносили, и подмигивать ему было как будто незачем. Затем, согнувшись в три погибели, на свет появился долговязый Севка Гнедой, обряженный в рясу, с огромным крестом на груди. Он даже не взглянул в ее сторону. Глафира не удивилась, зная, что нынче тот боится всякого греха как примерный поп и семьянин. Наконец вышел Дмитрий и, обернувшись к дверце кареты, подал руку невесте. Поджидавшие у крыльца жена и дочка Фомы Ершова осыпали невесту цветами белых нарциссов, произраставших в барской оранжерее, за которой они продолжали ухаживать, несмотря на свой новый статус. Сам Фома Ершов в это время поджигал фейерверки, установленные вокруг фонтана.
Глафира открыла было рот, чтобы приветствовать молодоженов заготовленными прибаутками, но тотчас онемела при виде невесты и осталась стоять, бессмысленно вытаращив глаза. Она не понимала ничего, кроме одного — ее план провалился, вместо безвольной мямли Настеньки, обещавшей вскоре превратиться в сырую рыхлую бабу, рядом с ее любовником оказалась неизвестная девица, с виду дворянка, с гордым горящим взглядом и весьма решительным выражением лица.
— Вот, дорогая моя Елена Денисовна, это и есть наша никудышная сваха, — указал на замершую Глашку отставной штабс-капитан Савельев и со злой усмешкой добавил: — Не за свое дело взялась, ей бы коров с быками сводить!
Васька заржал. Священнику было не до смеха, он сохранял такой суровый, мрачный вид, словно только что совершил обряд отпевания покойника, а не венчания. В это время зажглись фейерверки, и все присутствующие дружно закричали: «Ура! Да здравствуют молодые!» Когда свадебная процессия скрылась в доме, Глашка, как подкошенная, осела на крыльцо, уронив наземь хлеб и рассыпав вокруг себя соль.
— Что же ты, дура безрукая, наделала?! — крикнула ей в сердцах жена Фомы Ершова. — Ведь молодые из-за тебя станут ссориться!
Глафира не слышала упреков. Одного взгляда на новобрачную ей хватило, чтобы понять — власть над Савельевым утрачена навеки. А если, не дай бог, невеста богата и бывший барин окажется при деньгах, так, пожалуй, он и дом костромской у нее отсудит! И пойдет она по миру, всеми ненавидимая, одинокая, нищая, а в гербовой карете станет разъезжать проклятая незнакомка… От этих мыслей скорбное оцепенение исчезло, уступив место отчаянию. Глафира, вцепившись в свои толстые смоляные косы, обвернутые вокруг головы, заревела так, что даже выпь на болоте проснулась и ответила ей пронзительным, истеричным криком. Крестьяне же, слыша издали этот рев, думали, что Глафира соблюдает старинные обычаи и оплакивает сосватанную ею невесту, как положено.
Свадьба шла обычным чередом, постепенно превращаясь в пьяный, шумный кутеж. Васька Погорельский привычно взял на себя роль шута и сыпал пошлостями и сальными остротами, доводя смеющихся гостей до колик. Елена никогда еще не видела такого количества вульгарных людей, собравшихся в одном месте, но не слишком удивлялась обществу, в которое внезапно попала. У нее была еще свежа память о коломенском бале. «Вероятно, провинция вся такова!» — говорила она себе, не вслушиваясь особенно в пьяные выкрики. Время от времени гости вспоминали про жениха и невесту и начинали истошно орать: «Горько!» Сперва Савельев целовал ее нежно, едва касаясь губами, словно опасаясь напугать, но вскоре эти поцелуи стали заметно пахнуть крепкими наливками и приобрели более требовательный характер. Елена, смущаясь, слегка отстранялась, но прямо протестовать не решалась. «Он военный и привык действовать наскоком… Но зато смотрит на меня так нежно, словно действительно влюблен! Разве можно на него обижаться?»
— Не обижайтесь на меня и моих гостей, — будто подслушав ее мысли, обратился Савельев к Елене после очередного поцелуя. — Друзья мои — люди простые и, подвыпив, начинают буянить! Но они, ей-же-ей, все отличные ребята! А если вам нехорошо, я тотчас всех их выгоню! Скажите одно лишь слово!
— Налейте мне лучше пунша! — сказала она твердым голосом, посмотрев ему прямо в глаза. — Я тоже хочу веселиться!
— Вот это по-нашему, по-гусарски! — восхитился Дмитрий, грохнув о стол опустевшим стаканом. — Ей-богу, Елена Денисовна, о такой жене я мог только мечтать!
Выпив, девушка сразу захмелела, и внезапно ей стало весело и хорошо в этой компании, которая только что казалась вульгарной. «Мне все равно среди них не жить! Завтра, уже завтра мы отправимся в Санкт-Петербург! Ну, дядюшка Илья Романыч, берегись! Мой муж с тобой шутить не станет!» И то, что она так легко и привычно думала об этом незнакомом человеке как о своем супруге, вовсе не смущало в этот миг Елену, а казалось естественным.
Спальня Савельева была устроена по принципу и образцу всех провинциальных усадебных спален. Это была обширная низкая комната с подслепыми, никогда не отворявшимися окнами. Грубо сработанную безымянным крепостным мастером старинную мебель обтягивал потрепанный, некогда лиловый шелковый репс. Стены украшали тусклые зеркала и картинки-идиллии из жизни пастухов и охотников. В бронзовых подсвечниках и канделябрах оплывали толстые сальные свечи. На комоде среди пустых стаканов из-под вина валялся запыленный томик Коцебу в русском переводе, рядом лежала флейта прекрасной немецкой работы. Только эти две вещи и давали основание предполагать, что Савельев представлял собой нечто более сложное, чем обычный тип пропойцы и кутилы.
Когда молодые, приняв последние поздравления гостей, остались вдвоем возле брачного ложа, юная графиня, растерянно оглядываясь по сторонам, напомнила:
— Мы договорились, Дмитрий Антонович, что наш союз — это сделка во имя спасения друг друга, и не более того. Я надеюсь…
— Да, это была сделка, — перебил Дмитрий, приближаясь к Елене и лаская ее жадным взглядом. — Но брак по расчету — это все-таки брак, и никто не освобождал нас от супружеского долга. Мы с вами, Елена Денисовна, теперь муж и жена перед Богом и людьми, и стыдиться друг друга нам незачем.
