Владимир Прасолов - Золото Удерея
— Иван Авдеич просил не тревожить, спать всем велел, вроде полегчало ему, — сказал Коренной уходя.
Под утро Никифоров приподнялся в кровати, сказать что-то хотел, но не смог. Откинулся, вздрогнул всем телом и умер. Крик овдовевшей Алены Давыдовны никто не услышал в селе. Село гуляло, из тайги вышли первые партии приисковых работников, и рекой лилось вино и водка в никифоровских кабаках. Пьянка захлестнула почти каждый двор, во всех избах рады были принять на постой таежную братию, щедро платившую за вес… Пьяненький дед Карась во все горло орал песню про атамана Стеньку Разина, пока не свалился с высокого крыльца. Никто и не понял, что он сломал шею. Только утром и поняли, а так всю ночь и пролежал вместе с пьяными, которых выносили служки из кабака да и укладывали под стеной в ряд…
Первый ледок стал уже прихватывать забереги Ангары. Самое время «лучить» сонную и ленивую рыбу в хрустально-чистой, прозрачной воде. Только дождись безлунной ночи — и на реку с заходом солнца. Однако одному несподручно, а братьев не уговоришь, у них одни девки на уме. И почему у них к ним такой интерес, один визг да гомон, сокрушался Сила. Он сидел на берегу у костерка и правил острогу. Скорей бы Федька Кулаков из тайги вернулся, с ним бы точно пошли. Как они в прошлой осени порыбачили! Ночь, как на заказ, темнющая была, хоть глаз коли, и тихо. Ни ветерка, вода чистая, никакой ряби. Вышли они в протоки островные, запалили факела и пошли течением по мелководьям у бережка. Сила на веслах был. Федор через час уже острогу ему отдал, рука устала рыбу колоть, а может, просто нетерпенью его уступил. Тогда-то и увидел Сила впервой настоящую рыбу. Сначала растерялся было, замер, не веря глазам своим, думал, топляк причудливый изогнулся в донной впадине меж камней, однако шевельнул жабрами «топляк», замутив воду у головы своей, и Сила, что было в нем силы, вогнал острогу в спину хозяину Ангары. Не промахнулся, хотя почти на двухметровой глубине лежал осетр. Вогнать вогнал, а удержать не смог. Взметнулась рыбина — и вылетела острога из рук замерзших в мгновение, хорошо, что крепкой бечевой к лодке привязана была. Покатал тогда он их в лодке полночи и по течению и против, пока успокоился. Кое как вдвоем вытащили, чуть не перевернулись, когда он, видать из последних сил, решил в реке остаться, но удержали. Федор прямо в пасть ему рукой залез и за жабры держал. Весу в рыбине почти пять пудов было. Эх, скорей бы Федька вернулся!
А Федор в это время тоже коротал вечер у костра вместе с Семеном и Фролом. Завтра они вместе с экспедицией выходили из тайги. Почти месяц водил Семен людей по ручьям золотоносным. Брали пробы, столбили участки, строили зимовья. Золото было, где больше, где меньше, и впустую ни одного лотка Семен не промыл. Радовались все, довольный поручик Белоцветов не раз сам в холодной воде с людьми работал. Спиринский наносил на карту их разведку и тоже был доволен делами. Только Пахтин был недоволен собой, не изловил убийцу, не вывел его на чисту воду. Сдох Косых в своей же западне. Прозевал нападение, не уберег Матану! Эх, все эти беды старый казак себе в вину ставил. Хоть никто его в том и не винил совсем. Сейчас, назначенный Белоцветовым, он отвечал за сохранность золота, хоть и немного его было, но каждая осьмушка золотника, каждая крупинка его была в надежных руках. Пахтин носил кошель с золотым песком за пазухой и никогда не расставался с ним.
— Сотник, а через реку ты уж не переплывешь, на дно утянет, — шутил Фрол.
— Не утянет, говорят, золото, как говно в человеке, само не тонет и его на плаву держит, — отшучивался тот.
После всей той истории с Косых Белоцветов принял решение, что Семен получит долю в деле, ежели места им указанные фартовыми будут. Так и случилось, и теперь Семен был в доле. Федор был его помощником во всем, он учился лотком мыть золотой песок, учился всем премудростям непростого дела. Теперь он знал, где надо копать по руслу ручья, определяя жилу. Знал, как и где поставить бутару, чтоб сподручнее и быстрее работалось. Его смекалка и выносливость, упорство, с каким он работал, скоро приметили, и все относились к нему с уважением. Он был другом мастера, коим по праву считали Семена и потому его преемником во всем. Но наступали холода, пора было выходить, хотя азарт, охвативший всех, уже удерживал людей в этой глухой тайге. Однажды Белоцветов сказал Спиринскому:
— Помнишь тот разговор, когда ты не поверил Семену, что не в золоте дело.
— Да не не поверил я ему, а из опаски просто…
— Ладно, чего ты, я не о том, я тоже не сразу его понял, а теперь вижу. Не золото в этом деле главное. Не золото.
— А что же?
— А то, что за ним стоит.
— А что же за ним стоит?
— А вот ты подумай сам.
Спиринский, как ни крутил в своем мозгу этот вопрос, а так и не смог на него ответить. Ничего, кроме предвкушения денег и роскоши, он в золоте не видел. Он подсчитывал уже все на следующий сезон, и, конечно, то золото, которое будет добыто, и то, что получит он лично. В этом было его главное увлечение и мечта, им взлелеянная. Он хотел вернуться в Петербург и прошвырнуться по лучшим ресторанам и чтоб видели все, что он может себе позволить лучшие вина и лучших женщин. А главное, дворянство себе купить, от родителей не унаследованное. О своей жене он как-то не особенно вспоминал. В его мечтаниях она отсутствовала. Она вспоминалась лишь тогда, когда он думал о создании своей торговли. Тут без тестя никак не обойтись… ну и без нее соответственно.
Белоцветов с сожалением о том, что можно было продолжить разведку, кабы не свирепая природа, обещавшая быстрые морозы, отдал приказ на выход. А когда принял это решение, сам и обрадовался. Знал он, что ждет его Пелагея в Рыбном. Стосковался он по ее ласке, по телу ее желанному, по глазам ее любящим. «Вот вернемся — женюсь! — принял он решение. — Хватит холостяковать, пора семью строить! Плевать, что простолюдинка, насмотрелся на барышень родовитых, они ей в подметки не годятся. А в постели ей вообще равных нет! Принцесса! Ведьма! Шлюха! Все, свадьба, и точка!»
Федор тоже скучал по Анюте. Как там сложится со сватовством? То, что Никифоров умер, в экспедиции не знали. «Не отдаст добром, уйдем без благословения и обвенчаемся в церкви», — думал Федор. Теперь он не боялся, Семен и Фрол в обиду не дадут. Коротки теперь руки у Никифорова, вернее, одна рука, вторую ему его же дружок верный и отстрелил. Федор не злорадствовал, просто посчитал, что справедливость есть на этом свете. Раз людским судом не достать злодея, его Бог накажет. Так и вышло. Он ждал встречи с Анютой.
— Федор, давай ладанкой попробуем, — предложил ему Семен на одном из ручьев.
