Анри Кок - Сиятельные любовницы
Инеса движением головы сказала ей: «Отоприте!» В одно время с ней и Кальдероне сказала самой себе: «Отпереть!»
Она открыла.
И ее первым впечатлением при виде посетителя было вовсе не сожаление — напротив! Герцог был молод и красив, моложе всех вельмож двора Филиппа IV. Двадцати трех лет, он обладал стройной талией, благородными и нежными чертами лица.
Он поклонился актрисе и поцеловал у нее руку.
— И притом, — сказал он голосом, в котором слышался легкий оттенок надменности, — и притом, сеньорита, разве теперь, когда вы меня знаете, поздно уделить мне несколько минут вашего внимания?
Он подчеркнул это слово «поздно». Кальдероне покраснела, чем доказывалось, что она отлично поняла смысл.
— Нет, — ответила она, — нет, сеньор, не слишком поздно.
— Благословен Бог! Поговорим прямо сейчас же! — весело вскричал Медина. Он сел.
— Прошу вас сюда, сеньор! — сказала актриса. Около стола, еще уставленного простыми кушаньями, ей не нравилось беседовать с блистательным вельможей.
— Как вам угодно! — ответил он.
Между спальнями Кальдероне и ее приемной матери была маленькая комната, которая при случае могла сойти за залу, (мы говорим «при случае» потому, что она ничем не отличалась по своей обстановке от прочих комнат). В нее-то Кальдероне во главе с Инесой со светильником, ввела герцога.
И этот человек, от которого не ускользнула чрезмерная простота убранства, вывел из этого благоприятное для себя заключение, что цитадель, нуждаясь почти в самом необходимом, не долго выдержит осаду.
Камеристка вышла.
— Мое милое дитя, — приступил Медина, — я не буду несправедлив, сомневаясь в вашем уме. Вы знаете, зачем я у вас сию минуту. Вы прекрасны, я — богат. Я хорошо понял ваш ответ: у вас нет любовника. У меня нет любовницы. Хотите быть моею? Неправда ли, да? Подпишем контракт.
Проговорив эти слова, герцог обнял Кальдероне за талию, но она вырвалась, и вся еще пунцовая, но однако улыбающаяся, сказала:
— Вы очень спешите, сеньор.
Он рассматривал ее с изумлением.
— А! Это вам не нравится? — возразил он. — Вы предпочли бы, чтоб близ вас я оставался холодным и бесчувственным?..
— Но мне в первый раз говорят так, как вы. Я скромна!..
— Тем лучше, ради Бога! Условия нашего взаимного договора будут для вас выгодны… Молода, прелестна, скромна… Посмотрим: за молодость дом на площади Алькада! Довольно?
— О сеньор!
— За красоту тысячу дублонов в месяц. Достаточно?..
— Сеньор!
— А за скромность… О! Я уж и не знаю что… скромность неоценима!.. Ну, за скромность две тысячи дублонов в месяц и целый дождь поцелуев каждый день… Достаточно? Хочешь больше? Приказывай! Но… подпишем, подпишем…
Он снова сжал ее в объятиях.
Он был красив, очень красив!
И при том, казалось, деньги ему так мало стоили… Грезы Кальдероне осуществлялись, у нее будут полные руки золота!
Она подписала.
Тук-тук! Во второй раз постучались в наружную дверь актрисы, стук дошел до слуха любовников, сидевших в зале.
— Это что? — спросил герцог, уже сожалея о том, что он прибавил за скромность. — Ждете кого-нибудь?
— Нет! Клянусь вам!
Она сказала это так искренно, что он устыдился своего сомнения.
Тук-тук-тук! Стучал кто-то, по-видимому, нетерпеливо.
Прибежала Инеса.
— Сеньорита, слышите? Это двое мужчин. Я их видела из залы. Двое мужчин, закутанных в плащи.
Медина вынул свою шпагу.
— Если б их было четверо, десятеро, целая сотня, — гордо сказал он, — там, где герцог Медина, другим нет места!
Он хотел броситься вперед.
— Умоляю вас, сеньор! — сказала Кальдероне, думая о Кальдероне. — Повторяю вам, я никого не жду… Но вас я тоже не ждала, а вы между тем пришли… Быть может, это друг, может быть, театральная подруга, которая имеет во мне нужду — позвольте же мне…
Тук! Тук! Тук!.. Тук! Тук!.. Ясно, что совсем теряли терпенье.
— Хорошо, ступайте! — сказал Медина.
Но он стоял на пороге залы, между тем как актриса и служанка подошли к двери, выходившей на улицу.
— Кто там? — спросила Кальдероне.
— Король! — ответил Оливарес. — Отпирайте скорее…
— Король! — Бледный, как мертвец, Медина на цыпочках подскочил к Кальдероне и задыхающимся голосом прошептал:
— Отоприте! Но если вы не хотите моей гибели, ни слова его величеству, что я здесь.
Герцог вернулся в залу.
— Отоприте, Инеса, — сказала Кальдероне.
Король и Оливарес, когда наконец дверь открылась, скорее проскользнули, чем вошли сюда. И первые слова, с которыми они обратились к ней, выражали дурное расположение духа.
— Право, моя милая! — сказал король. — Вы очень долго не отвечаете.
— Что вы делали? Полагаю, вы еще не ложились? — спросил министр.
Стоя около Инесы, с опущенными глазами, Кальдероне, казалось, была жертвой такого сильного смущения, что оно отняло у нее дар речи.
— Скажите, милое дитя, — начал более нежно Филипп, — почему вы не отпирали?..
— Боже мой, государь, потому что… вовсе не полагая, что это ваше величество удостаивает чести свою преданную служанку, стучась в ее дверь, я не спешила отпереть… я не имею обыкновения принимать в это время посетителей… потом… потому что я была занята… вместе с камеристкой в моей спальне чтением письма, которое я получила от моей доброй и любимой приемной матушки, сеньоры Марии де Кордова… Взгляните, государь!..
Актриса подала королю бумагу, которую она вынула из кармана.
Филипп взял ее и, бросив беглый взгляд, возвратил назад Кальдероне.
— Хорошо! Хорошо! — сказал он. — Во всяком случае, не вам извиняться, милое дитя, я должен просить у вас извинения за то, что так внезапно явился к вам.
— О, государь, я так счастлива!..
— Право! Вы не желаете от меня извинения? Увидев вашу игру сегодня вечером, я пожелал высказать вам лично, тотчас же, весь интерес, какой вы мне внушили. И если б я был расположен выразить вам этот интерес самым нежным образом, вы не оттолкнули бы меня?..
Король прижал к губам руку Кальдероне. Наступило молчание, министр и служанка деликатно отвернулись. В это время губы короля переместились. О! Филипп был очень тороплив в любви!.. Впрочем, не торопливее герцога Медины.
— Ты никого не любишь? — вполголоса спросил Филипп Кальдероне.
— Никого, — не колеблясь, отвечала она.
— Ни Морето… ни Кальдерона?..
Она взглянула на короля.
— К чему мне любить их?
— Просто спросил! Я не знаю, от кого я слышал, что оба поэта ухаживают за тобой.
Она наклонила голову, чтобы поразмыслить. «Это Морето говорил обо мне королю из ненависти к Кальдерону, которого я предпочла ему».
