Александр Дюма - Мадам де Шамбле
— Чтобы избавить вас от этого человека, Эдмея, я готов отнести его даже в ад.
Я склонился над графом: страшный приступ у него прошел, он погрузился в сон, напоминавший обморок. Его глаза оставались открытыми, но они не видели; жилы на лбу и шее так вздулись, словно были готовы лопнуть; на губах застыла пена.
Я обхватил больного и поднял его как ребенка.
— Проводите меня, — попросил я Эдмею, — я не знаю, где комната графа. Графиня выглянула в коридор: он был пуст. Как она и предполагала, никто
ничего не слышал, поскольку двери и расстояние заглушили все звуки.
Эдмея шла впереди, и я следовал за ней.
Дойдя до противоположного конца коридора, она открыла дверь.
— Вот комната графа, — произнесла Эдмея, — положите его на кровать и ждите меня в моей спальне. Я вернусь, как только придет камердинер; он знает, что надо делать в подобных случаях.
Положив графа на кровать, я удалился.
Когда я дошел до середины коридора, раздался звук колокольчика; закрывая дверь спальни Эдмеи, я услышал шаги поднимающегося по лестнице человека.
Войдя в комнату, я быстро огляделся; две свечи освещали лежащую на полке секретера купчую на гербовой бумаге.
Имена и дата в ней не были проставлены; под документом уже стояла подпись г-на де Шамбле, но не было подписи графини.
Из-за этого и возникла размолвка.
В коридоре послышались легкие шаги и шелест платья; я подбежал к двери и отворил ее: на пороге стояла Эдмея.
Она обвила мою шею и прошептала:
— Дорогой Макс, до чего вы добры; как никто другой вы заслуживаете счастья!
Затем она испуганно воскликнула:
— О Господи! Что с вами? Вы забрызганы кровью! И тут я вспомнил о своей ране.
— Пустяки, — сказал я с улыбкой.
— Как пустяки? — воскликнула Эдмея и так побледнела, словно была готова лишиться чувств.
— Пустяки, милая Эдмея, я же сказал: это совсем не страшно. Когда граф стрелял в вас, пуля пробила дверь и влетела в мою комнату. Я стоял у самой двери, собираясь поспешить вам на помощь, и она оцарапала мне предплечье. Я сейчас пойду к себе, смою кровь, которая вас так напугала, и тотчас же вернусь.
— О нет! — вскричала графиня. — Вы мой рыцарь, Макс, и мой долг — залечить вашу рану, как это делали в старину благородные дамы. Ну же, покажите ее.
Я попытался отстраниться.
— Благодарю, Эдмея, вы слишком добры, но если сюда войдут…
— Я же сказала вам, дорогой Макс: никто никогда не заглядывает в мою комнату.
— Эдмея, вы говорили мне это за четверть часа до того, как сюда явился господин де Шамбле.
— Взгляните на эту бумагу, — сказала графиня, указывая на полку секретера, где лежала купчая, — и вы поймете, зачем он приходил.
— О да! Я уже знаю, — ответил я.
— Ну, живее, живее, и посмотрим, что у вас за рана.
Я пошел к себе, чтобы снять одежду, а Эдмея тем временем закрыла окно двойными занавесками.
XXXVI
Снимая одежду, я разбередил свою рану; кровь хлынула из нее с новой силой, так что можно было подумать, будто я ранен серьезнее, чем это было на самом деле.
В комнату Эдмеи я вернулся с улыбкой, но она испугалась, так как весь мой рукав был обагрен кровью.
Она усадила меня на ковер, разрезала рукав ножницами и оторвала его на уровне плеча, обнажив рану.
Пуля лишь слегка задела мягкие ткани, но вследствие этого вскрылась небольшая вена и я потерял много крови.
Эдмея промыла рану, положила на нее холодный компресс, перевязала ее платком, похожим на тот, который она давала мне раньше, и закрепила повязку одной из своих лент.
Самый хороший хирург вряд ли выполнил бы эту работу лучше, чем любящая женщина с врожденной способностью к сопереживанию.
Затем графиня усадила меня в кресло, села рядом, положила мою раненую руку на свои плечи, сжала мою ладонь и начала рассказывать все по порядку.
Вернувшись из Парижа, г-н де Шамбле снова стал требовать от жены подписать либо новую доверенность, либо купчую, но она наотрез отказалась.
Тогда граф, срочно нуждавшийся в деньгах, чтобы оплачивать расходы по усадьбе, а в основном чтобы потратить их на игру в течение двух дней, когда ему предстояло принимать гостей, отправился к своим арендаторам. Некоторые из них ему задолжали, и он заставил их уплатить; другие, более состоятельные, рассчитались заранее; наконец, третьи, надеясь продлить договор на более выгодных условиях, согласились внести прибавку к условленной цене.
Таким образом, г-н де Шамбле собрал примерно двенадцать тысяч франков. Несмотря на то что эта сумма позволяла покрыть текущие издержки, граф
предпринял новую атаку на г-жу де Шамбле, говоря, что я намерен купить их усадьбу и что лучше уж мне стать владельцем поместья в Берне, раз я уже приобрел имение в Жювиньи.
При этом он добавил, что графине достаточно сказать лишь слово, чтобы окончательно склонить меня к этому решению, если у меня остались сомнения.
Однако Эдмея упорно отказывалась не только уговаривать меня купить усадьбу в Берне, но и продавать ее.
Вот чем объяснялись настойчивые взгляды графа и его раздражение при виде невозмутимости жены.
Первый вечер после приезда гостей прошел удачно: г-н де Шамбле выиграл двенадцать тысяч франков и, таким образом, удвоил сумму, имевшуюся в его распоряжении для игры.
Следующий вечер оказался для него злополучным: граф проиграл не только все свои деньги, но и задолжал еще тридцать тысяч франков, которые обещал вернуть позднее. Госпожа де Шамбле должна была согласиться на новый заем или на продажу своей усадьбы.
Раздосадованный граф, к тому же разгорячившийся от выпитого шампанского и пунша, покинул карточный стол, оставив гостей за игрой, и поднялся в свою комнату, чтобы взять там пистолеты. Разумеется, он не собирался пускать их в ход, а лишь решил припугнуть жену, чтобы она подписала купчую.
С документом в руке он постучал в дверь графини. Эдмея открыла, и прерванный спор возобновился. Граф настаивал, чтобы жена не только подписала купчую, но и предложила мне на следующее утро купить усадьбу.
Графиня оставалась спокойной и непреклонной.
Тем не менее, она согласилась дать разрешение на продажу поместья, если после сделки граф выделит ей сто двадцать тысяч франков, чтобы она могла выкупить у меня имение в Жювиньи, а также при условии, что они разойдутся и произведут раздел имущества.
Однако это предложение вызвало у г-на де Шамбле возражение, так как он уже заложил усадьбу в Берне за сто тысяч франков. Если бы он дал жене сто двадцать тысяч, то выручил бы от продажи имения лишь восемьдесят тысяч франков, так как не смог бы получить за него более трехсот тысяч наличными; кроме того, карточный долг графа составлял тридцать тысяч — таким образом, оставалось всего пятьдесят тысяч. Но этих денег было явно недостаточно — осенью г-н де Шамбле намеревался отправиться играть в Хомбург и сорвать там банк с помощью комбинации, казавшейся ему беспроигрышной, для чего требовалось, по меньшей мере, сто тысяч франков.
