Богуслав Суйковский - Листья коки
Рокки равнодушно пожал плечами. Отрицать было бесполезно.
— Почему ты так поступил? Чтобы иметь золото и девок?
— Я служил сильнейшему. Только в этом случае можно было надеяться, что война скоро окончится и не будет пролито много крови.
— Предатель! Ты начал помогать белым прежде, чем они оказались сильнее.
— Я хотел жить. И знаю, что так рассуждают многие. Каждый заботится о себе. Живем ведь только один раз.
— А вечная жизнь пред ликом светлого Инти уже ничего не значит? А гибель Тауантинсуйю тоже ничто для тебя?
— Спроси тех, кто погибает в борьбе! Может, они предпочли бы жить и в неволе, и в унижении, но только жить?
— Сын Солнца! — с негодованием вмешался в разговор какой-то вождь из окружения сапа-инки. — Разреши убить предателя, разреши вырвать его мерзкий язык, чтобы не слушать гнусную ложь.
Инка Манко не сводил глаз с Рокки. Он ответил лишь немного спустя:
— Погоди еще. Он говорит смело, а ведь не каждый на это решится. Надо знать, о чем думают даже самые подлые и низкие.
Он обратился к Рокки.
— Ты считаешь, что белые победят, и поэтому служишь им. Но почему ты хотел пробраться в город? Ведь всем известно, что с белыми скоро покончат. Вот только подойдут отряды из Кито, мы ударим с обеих сторон, и делу конец. Золото вернется в храмы, опозоренные женщины умрут, и мы даже забудем о том, что были какие-то белые. Однако изменники исчезнут вместе с ними. Почему же ты все-таки шел к ним? Все еще веришь в них?
Рокки вызывающе засмеялся.
— Ты ждешь войска из Кито, сын Солнца? Кто знает, может, ждать придется слишком долго. Откуда тебе известно, что до них дошел твой приказ? Сторожевые посты только здесь, близ столицы, работают исправно. А белые… не радуйся, ты еще не победил их.
— Я приказал убивать их везде и каждому.
— Приказал. И люди убивают. Но я видел, как боролись эти белые, уже утратив надежду на спасение. И поэтому решил идти к ним. Ты еще не победил, сын Солнца.
Манко спокойным, чуть хриплым голосом спросил жреца:
— Ты считаешь, что белые лучшие воины, нежели мы? Что их боги могущественнее наших?
— Я ничего не знаю об их богах, хотя они и велят мне чтить их. Это трудно понять… Если говорить о воинах… Ты когда-либо видел, сын Солнца, как, например, серна защищает своего детеныша от тити? Она бодает его рожками, не отступая ни на шаг, но в конце концов погибает. Для тити такая борьба — привычное дело, для серны же — крайняя необходимость.
— По-твоему, белые — это тити, а мы серны?
— Да. Для белых битва — это родная стихия, в бою узнаешь их как следует.
— Их уже знают в Тауантинсуйю. Лгуны, пьяницы, насильники, грабители, осквернители храмов и мумий, жадные воры, которые почитают только одно золото.
— Они предательски, коварно захватили Атауальпу и гнусно убили его. — Спокойно дополнил Рокки. — Они уничтожили в Кахамарке тысячи беззащитных жителей, они нарушают любое свое обещание, каждое слово, которое дают, обманывают друг друга, им наплевать на свою собственную веру.
— И ты идешь за такими людьми?
— Да, иду. Потому что они победят, а я хочу жить.
— Ты, жрец из храма Солнца, хочешь жить, сделавшись их слугой?
— Я не стану их слугой. Их сила — это золото. Поэтому и я добываю золото, урывая из того, что награбили они.
— Как гриф, который живет, питаясь падалью.
— Гриф живет и летает свободно. И я хочу жить.
— А мы хотим, чтобы жила страна. Только она бессмертна. Не человек. Подумай как следует, жрец. Ты теряешь все: честь, вечное счастье в солнечной стране Инти и уважение за крохи чужой добычи и презрительное снисхождение белых.
— И ради жизни. Помни об этом, сын Солнца. Ради собственной жизни. А этому нет цены.
Манко зловеще расхохотался.
— Мои воины заарканили тебя, и теперь ты в моей власти. Я могу казнить тебя страшной смертью, как предателя. Как же твои белые тебе помогут? Ты проиграл.
— Разреши мне, сын Солнца, сказать, — вставил слово молчавший до сих пор человек в богатой одежде. — Этот предатель хотел пробраться к белым. Хорошо. Он надеется, что при них окажется в безопасности. Хорошо. Пусть отправляется к белым. Пусть делит с ними до конца их участь. Он убедится, на чьей стороне боги. Если он потерял уже честь и имя, пусть утратит еще и надежду, пусть перед смертью примет муку, пусть поймет, что сам загубил свою жизнь. Это будет справедливая кара.
— Он расскажет белым, что он видел здесь, — сказал Манко.
— О чем он может рассказать? Что белые, которые отправились на грабеж, перебиты? Да, они упорно защищались, но пусть и другие увидят, что даже это не спасет их. Расскажет, что хотя к нам еще не пришли войска из Кито, но нас тут достаточно, и когда мы захотим, возьмем город? Что часки бегают еще не по всем дорогам, но в стране уже восстанавливается порядок и люди живут, как жили прежде? Что ж, пусть рассказывает об этом.
Манко задумался. Потом произнес:
— Хорошо. Пусть идет. Объявите, что в город может отправиться каждый, кто захочет. Только выбраться из него уже никому не удастся. Мы готовимся к штурму. Пусть белые мечут свои смертоносные громы. Всех не уничтожат. Нас хватит, чтобы очистить нашу землю от белой заразы.
— Иди! — Воин подтолкнул Рокки, который стоял, опустив глаза и плотно сжав губы. — Иди, насмотришься еще на золото, натешишься опозоренными девами Солнца. Иди, покуда у тебя есть время. А я тебе советую: жуй коку! Жуй не переставая! Кока даст тебе забвение, ты не будешь дрожать от страха, когда наступит час расплаты. А она не заставит себя ждать!
Глава сорок первая
Дон Диего де Альмагро возвращался мрачный и глубоко разочарованный. Он отправился на юг вопреки воле Писарро, лелея неясную надежду, что откроет и покорит иные, столь же богатые края, как в Перу, что обретет богатство, власть и славу. А между тем он лишь блуждал по пустынным нагорьям, изредка натыкаясь на поселения с полудикими жителями, бедными, как сама их страна. Никто там не слышал ни о золоте, ни о драгоценностях; на пути не попадалось ни городов, какие можно было бы покорить, ни даже достойных противников, победа над которыми способна была увенчать их славой.
Его отряд потерял половину лошадей, немало солдат погибло, сорвавшись в пропасти, умерло среди ледников, скончалось от истощения и голода, и теперь наконец они вынуждены были вернуться. Вернуться ни с чем. А Писарро тем временем отсиживался в столице краснокожих дикарей, награбил, вероятно, горы золота и правит себе, как ему вздумается, целой страной.
Несмотря на отчаяние, на тяжкое бремя забот и раздражение, старый вояка все время был начеку, зорко глядел по сторонам и размышлял над тем, что увидел.
