Александр Абердин - Провалившийся в прошлое
Для себя, любимого, и для Денго он изготовил золотые венцы в виде плоской косицы с агатом, браслеты и одинаковые перстни, а для Каньши – венец с рыбками, браслеты-рыбки и тоже перстень, но уже с полупрозрачными голубовато-серыми халцедонами. В новых нарядах, да ещё и с такими украшениями, они должны выглядеть очень импозантно. Тем более что Каньша была матерью Денго, а это для Митяя очень многое значило, ибо разговор им предстоял практически семейный. Для вождя даргаларов был пошит, как и для него, белоснежный наряд, а для его матери точно такой же, как и у Тани, только сочно-синего цвета. Эти наряды должны были подчеркнуть их особенность в глазах остальных людей и послужить в качестве хорошей пиар-акции. Что ни говори, но Денго не мог пойти против воли своего племени, но Митяй уже сделал для его благополучия очень многое, а вскоре собирался сделать ещё больше, и потому только что не подпрыгивал на сиденье от нетерпения.
Дорогу лейтенант-эколог знал уже хорошо, погода стояла сухая, дождя так и не выпало за всю осень ни капельки, по вечерам уже случались заморозки, но днём было тепло. Шишига хотя и была нагружена, всё же несла на себе не такой уж и большой груз, всего две с половиной тонны, а потому ехала быстро.
Когда до стойбища даргаларов осталось километров сорок, Митяй остановил автомобиль. Как он это и планировал, они приехали к намеченному месту в одиннадцать часов вечера. Теперь женихам предстояло провести в Шишиге ночь, пока он и Таня будут готовить почву для удачного сватовства. Поэтому дальше супружеской паре предстояло ехать в стойбище на Ижике, поставленном наконец на два колеса, как это и полагается всякому приличному, уважающему себя мотоциклу, хотя и с увеличенным багажником. Приторочив к багажнику ящик с деликатесами и мешки с обновками, они сели на мотоцикл, и Митяй помчался по степи. У него за спиной висело копьё, а у Тани «ремингтон» в роскошной меховой ружейной кобуре, расшитой бисером. Менее чем через час они доехали до места, и Митяй даже ахнул от удивления, увидев перед собой высокий частокол, ворота и наблюдательную вышку, на которой чуть ли не отплясывал гопака истошно орущий часовой, под вопли которого жители небольшой крепостцы быстро распахнули ворота настежь.
Въехав внутрь, Митяй и вовсе чуть не свалился от удивления с Ижика. От прежнего стойбища не осталось ни малейшего следа. Вместо меховых шатров стояло полтора десятка здоровенных домов, построенных из бруса и оштукатуренных кабардинской штукатуркой. Правда, беспорядочно, как говорил в таких случаях дед Максим, как бык поссал.
Из всех домов к ним с восторженным рёвом и визгом выбегали жители поселения, а Денго примчался даже босиком.
Митяй попросил Таню слезть с мотоцикла, чтобы, усадив вождя, попросить её сесть повыше, на мешки, притороченные к багажнику. Можно прямо на шею к этому великовозрастному босяку, но это было бы уже лишним. Через три минуты они подъехали к большому квадратному дому, в котором жил вождь и большая мать Каныпа, о которой Денго редко вспоминал как о родной матери. Митяй представил домочадцам вождя свою жену, после чего попросил их всех, кроме большой матери и её сына, покинуть помещение и даже не пытаться приближаться к дверям, чтобы подслушать, о чём пойдёт разговор. Поскольку в доме имелась всего одна комната размером десять на десять метров, Таня утащила Каньшу в один угол, а Митяй Денго в другой. Ведл, демонстративно обнюхав вождя – тот оказался чист, – приказал ему срочно заголяться, после чего принялся передавать одну обновку за другой, а когда причесал его длинные волосы, роскошную бороду и надел на благородной формы голову венец, на правую руку тяжёлый фигурный браслет, на средний палец правой руки массивный перстень с круглым агатовым кабошоном и сунул под нос большое зеркало, то вождь отшатнулся и воскликнул:
– Митяй, что ты со мной сделал? Это не Денго!
Всё это время из того угла, где Таня переодевала старую Каньшу, доносился радостный громкий визг и истошные, совершенно сумбурные вопли. Вот и говори после этого, что древние люди не имели чувства прекрасного. Ещё как имели!
Митяй, щеголявший в точно таком же наряде, только с иной отделкой, широко осклабился и ответил:
– Денго, я превратил тебя из отсталого вождя в драных шкурах, какими на базаре торгуют по чирику за пучок, в великого и мудрого могущественного князя. Князь, старина, это очень большой человек, это то же самое, как если сложить в кучу десять раз по десять полных рук самых толстых и мордастых вождей охоты. Понятно? Мне только не нравится твоё имя, старик. Как собачья кличка сойдёт, а для настоящего князя никак не катит. Раз ты теперь у нас такой красивый и важный, давай я дам тебе новое, крутое пацанское имя, чтобы все вокруг на жопу падали? Ты же знаешь, что моё большое имя – Дмитрий, а для своих друганов я просто Митяй, Митька. Ну, старина, как тебе моё предложение, нравится или ты против?
Денго ухватил бороду правой ручищей, бросил взгляд на перстень и браслет в форме рельефного пещерного льва, обвившего своим телом его запястье, кивнул и пробасил на смеси аларского, даргаларского и русского языков:
– Ты меня уговорил, брат. Какое имя ты хочешь дать князю, который останется Денго только для тебя одного и Тани? – Тогда нарекаю тебя Денисом, первым князем Кавказа, и клянусь быть тебе братом и опорой во всех твоих делах, но только в праведных и добрых, – торжественно сказал Митяй и обнялся с вождём, именуемым теперь князем, как один великий охотник с другим великим охотником. И добавил: – А теперь пошли к столу. Тяпнем по стакану нашего с тобой особого чая, дружище, который я доливаю в обычный чай только по очень важному поводу, и поговорим вместе с твоей матерью-княгиней о важных и насущных делах. Я ведь приехал к тебе за долгом, Денис, а долг, он того, платежом красен.
Когда Денго увидел свою мать в новом наряде, да ещё и с украшениями, то сначала не узнал, но разом помолодевшая, раскрасневшаяся от удовольствия старая Каньша, хотя ей было максимум шестьдесят пять лет и кусаться она могла всеми тридцатью двумя зубами, тут же заявила:
– Митяй, Таня мне обо всём уже рассказала. Дай и мне княжеское имя!
– Нарекаю тебя Ксенией, мать-княгиня! – тут же напыщенно произнёс Митяй и отвесил поклон.
Стол, к которому Таня подкатила Ижика, был сколочен грубо, оказался высоким, чтобы сидеть за ним, рядом стояли лавки. Денго широко заулыбался и сказал:
– Вот, Митяй, как ты и говорил мне тогда, велел олродам изготовить для своего нового дома стол настоящего вождя. Высокий, чтобы сидеть за ним с прямой спиной, а не горбиться, как собака. – И тут же спросил: – Неужто твоя Шишига родила сына, Митяй? Как его зовут? Он трещит даже громче матери.
