Борис Соколов - Мы еще встретимся, полковник Кребс!
Сквозь полусон Федор Михайлович почувствовал чье-то прикосновение.
– Подъезжаем к Сочи, – раздался негромкий голос. – Вы просили…
Дробышев поднялся, взглянул в окно и засмеялся.
– А как же Туапсе?
Он взглянул на сконфузившегося Зураба и вышел в коридор.
Действительно, все вокруг было новым. Вместо маленьких деревянных платформ выросли белоснежные и вычурные колонны нарядных станций, огромные клумбы и бетонные вазы с яркими южными цветами. Всюду в горах и ущельях из-за деревьев выглядывали дома отдыха и санатории с разбегающимися во все стороны дорожками. Непрерывное полотно пляжа с бесчисленными гигантскими цветастыми зонтами пестрело белыми и коричневыми купающимися. Одни из них восторженно махали руками проходящему поезду, другие провожали его ленивым взглядом. В пене прибоя, выбирая яркие ракушки и обточенные водой камешки, деловито копошились дети. Снова мелькали забытые названия – Шепси, Аше, Лоо, Дагомыс, Сочи.
Наконец, после длинного туннеля открылась залитая солнцем Гагра с цветами, морем, толпами отдыхающих.
Поезд снова ушел надолго в горы. Слева промелькнуло Бзыбское ущелье с матовой ниточкой дороги к Рице, неповторимому Голубому озеру. Справа, в дымке, показалась и исчезла Пицунда. Снежные вершины подошли совсем близко. Похолодало и стало темней. Когда-то, в погоне за неуловимой бандой, он исколесил эти места, где верхом, где пешком, спал одним глазом в холодных кошах, сидел в засадах, напряженно прислушиваясь к шорохам и посвистам ночного ветра. А сейчас? Да! Изменилась древняя Абхазия, «страна Души».
Поезд прошел лесистую полосу Гудаутского района и, вырвавшись из нее, начал спускаться снова к морю. Дробышев открыл окно и, горя от нетерпения, смотрел вперед. После короткой остановки в Гудаутах, разросшихся и похорошевших, поезд шел вдоль берега. Вот виадук, около которого он арестовал Гумбу, вот окруженный пеной подводный камень, памятный по последней перестрелке. Вот Приморское, а за ним Ахали-Афони с его белой громадой монастыря, с санаториями, со старыми ивами и прудами. Справа проплыла свеча маяка. Скоро и Сухуми, незабываемый город неповторимой молодости!
Кто остался у него там, кто помнит его? Выросли новые люди, бегавшие при нем в коротеньких штанишках. Они ничего не помнят: ни борьбы с врагами, которую вели их отцы и деды, ни боев на перевалах с отборными полками альпийских стрелков, всяческих «эдельвейсов» последней войны. Не помнят пустого, обезлюдевшего моря, проволочных заграждений на этих нарядных пляжах, всей этой ощетинившейся границы. Все создано для них, и они принимают это как должное.
Он действительно не узнал его. На месте малярийного болота, как в сказках Шахерезады, вырос вокзал – дворец с ажурной вязью колонн, с острыми шпилями, уходящими в небо, огромный, залитый солнцем.
Новенькая «Победа» за несколько минут доставила его в город. У воздушной, легкой и белой платформы Бараташвили[10] он попросил шофера остановиться, перешел широкую асфальтированную улицу и остановился у изгороди Ботанического сада. Не было тенистой запущенной аллеи, по которой когда-то бежала Елена.
Шарообразные, аккуратно подстриженные, стояли декоративные буксусы и лавровые деревья, между ними пламенели канны. На одной из магнолий белел не успевший упасть цветок. По-летнему светило солнце. У Дробышева сразу ослабели ноги, он присел на камень у ограды. С другой стороны улицы за ним удивленно наблюдал шофер. В машине монотонно отстукивал счетчик. Рядом с такси, в ларьке, изнывая от жары и скуки, продавец ел мороженое. Прошел электровоз с длинным составом товарных вагонов, прогудел и скрылся в туннеле. Было тихо и буднично. На противоположной стороне стояли большие дома из белого камня с нарядными балкончиками. Раньше здесь прятались в зелени маленькие деревянные домики. Он поднялся и пошел к машине.
Вечерело. Кое-где вспыхивали огни лампионов. С наступлением сумерек все больше гуляющих заполняло набережную, улицы и сады.
Отдохнув, Федор Михайлович вышел в город. Кафе напротив было полно. Он смешался с толпой и направился в сторону центра. Гуляя здесь раньше, он не успевал здороваться. Сейчас не увидел ни одного знакомого лица.
Он прошел мимо гостиницы «Ткварчели», где останавливался, когда впервые приехал сюда, мимо «Рицы», где жила Елена, увидел новое здание театра с цветными каскадами фонтанов. Гора, некогда приют «шакалов», была залита электрическим светом. Общительный прохожий охотно пояснил, что гора теперь называется Сухумской, там парк и на вершине ресторан.
– Владение нашего Луки, – добавил он с улыбкой.
– Что за Лука? – продолжая рассматривать гору, поинтересовался Федор Михайлович.
– А ты приезжий, курортник? – спросил прохожий. Дробышев кивнул головой.
– Э, это наша знаменитость. У него, понимаешь, шесть детей – и все девочки.
– Сихарулидзе?! – воскликнул Дробышев.
Сухумец удивленно посмотрел на него и разочарованно протянул:
– А говорил приезжий! – и, махнув кому-то рукой, скрылся в толпе. Итак, первый знакомый был найден. Федор Михайлович решил немедленно идти на гору, но раздумал и пошел бродить по набережной.
Долго ходил он в этот вечер по чудесному городу. Из залитых светом домов и санаториев доносилась музыка, в аллеях и парках звенели смех и песни. А над всем этим постепенно затихающим шумом, на черном бездонном небе горели яркие осенние звезды. Только они и были прежние. Они и море!
Так же как и раньше, оно покорно лежало у ног, мягко шелестело прибоем и серебристая лунная дорога, переливаясь и играя, уходила к чуть светлой линии горизонта.
В гостиницу Дробышев вернулся поздно, послал записку Сихарулидзе и лег, но заснул только на рассвете.
– Открыто, входите! – не поворачивая головы, сквозь сон крикнул с кровати Дробышев. И скорее почувствовал, чем услышал, что кто-то стоит в дверях и переминается с ноги на ногу.
Федор Михайлович повернулся и увидел седого человека. Что-то кольнуло в сердце. Знакомыми были и сутулая фигура, и большие добрые глаза, пристально рассматривавшие его, и мягкая застенчивая улыбка.
– Андрей! – крикнул Дробышев, спрыгнул с кровати и, как был в трусах, бросился к своему другу.
Так произошла встреча с Анрдеем Дмитренко. И не только с ним. В коридоре стоял, не решаясь войти, Лука Сихарулидзе, тот самый Лика, который помог разоблачить Жирухина.
– Как дочки, Лука?
Все было в порядке, все замужем. И Сихарулидзе – давно дедушка.
Они сидели в номере, на балконе, бродили по городу, обедали на горе в ресторане. И говорили, говорили. Дмитренко узнал, что генерал Березовский убит в последних боях у озера Балатон в Венгрии, Хангулов работает в научно-исследовательском институте, женат, у него трое детей.
