Александр Кердан - Камень духов
– Ты знал мою мать?.. – спросил Климовский и, спохватившись, добавил: – Кто она?
– Ее звали Айакаханн – Подруга Огня. Она умерла, когда ты пришел в этот мир… – вождь умолк, вспоминая события давних лет.
…Айакаханн появилась в селении киксади, когда вот-вот должна была родить. Очевидно, она провела в лесу одна немало времени. Ее накидка была изорвана, а глаза голодны. Но она, как и положено настоящей тлинкитке, не издала ни стона, ни жалобы. Она родила мальчика, но потеряла при этом много крови и должна была умереть. Заговоры ее матери Нанасе и отвары шамана не помогали. Перед тем как навсегда закрыть глаза, она попросила Котлеана заботиться о ее сыне и отдала ему рубаху, которую хранила у себя на груди. «Это рубаха его отца», – успела сказать она и ушла в леса предков. Завернутым в рубаху и оставил Котлеан приемного сына в крепости Молодого Деревца, когда пришлось отдать ее бледнолицым.
Котлеан вспомнил, какие чувства вызывала у него Айакаханн. Теперь у него есть несколько жен. Но ни одна не заставляет его сердце биться так, как умела заставлять Подруга Огня. Потому и Удаленное Острие Копья так дорог ему, что в нем узнает он черты той давно ушедшей женщины… Только разве обо всем расскажешь этому сидящему перед ним человеку?
Климовский молчал, не решаясь задать еще один мучивший его вопрос. Много раз он хотел узнать, кто его родители. Андрей спрашивал об этом и у Баранова, и у Кускова. Они ничего не могли сказать, кроме того, где и как нашли его. И вот теперь он узнал имя матери. Но узнал вместе с известием о ее смерти. Все эти годы Андрей верил, что его мать жива и он когда-нибудь увидит ее…
– Вождь, скажи, кто мой отец? – дрогнувшим голосом спросил он.
Котлеан отвел взгляд в сторону:
– Этого я не знаю… Наверное, он был бледнолицым… Но это не имеет значения. Ты – сын тлинкитки и, значит, сам – тлинкит. По нашим обычаям, ты принадлежишь роду своей матери, носящему тотем Волка. После ее смерти твоим родом стал клан Ворона, приютивший тебя. Ты должен вернуться в свой дом.
– Но, вождь, мой дом и там, где жил Нанак – мой второй приемный отец.
– Нанак навсегда уехал к своему белому вождю. Теперь ты свободен и можешь уйти от бледнолицых, – уже сердясь, сказал Котлеан.
– Там мои друзья, вождь…
– Твои друзья – киксади!
– Но я хочу узнать, кто мой настоящий отец! – твердо сказал Климовский.
В бараборе воцарилось молчание, лишь потрескивали дрова в очаге и похрапывали спящие воины. Андрей напряженно ждал, что скажет Котлеан. Он понимал, что от слов вождя зависит многое, точнее, вся его последующая жизнь.
Вождь снова раскурил погасшую трубку и глубоко затянулся. Так он проделал несколько раз, пока не успокоился и не заговорил, тихо и печально:
– Мое сердце было открыто тому, что сказал мне ты, Удаленное Острие Копья. Сердце Котлеана разделилось на две части. Одна – радуется, что сын Айакаханн стал взрослым мужчиной. Другая – огорчена, что он живет среди врагов киксади…
– Но я не враг тлинкитам… – решился перебить вождя Андрей.
Котлеан продолжал, словно не слышал его слов:
– Сердце Котлеана подсказывает ему, чтобы ты остался среди своих братьев – киксади. Но голова советует разрешить тебе поступить, как ты захочешь. Когда-то давно брат моей матери Скаутлельт учил меня, что вождь должен быть мудрее своего сердца… Сегодня я передаю слова Скаутлельта тебе, Удаленное Острие Копья. Запомни их.
– Ты даришь мне свободу, вождь? – нерешительно спросил Андрей.
– Мы отвезем тебя к Большой крепости бледнолицых. Там ты сможешь сам выбрать, где твой дом, – Котлеан снова затянулся и больше не проронил ни слова.
Молчал и Климовский, силясь разобраться в своих чувствах. Он все еще не верил в избавление, хотя нет-нет да и возвращался к мысли, что, может быть, в самом деле рубаха, в которой его когда-то нашли, была счастливой…
Глава третья
Вода все прибывала. Тяжелые ледяные волны накатывались на город со стороны Финского залива. Они заливали гранитные набережные и мостовые, сметая на пути фонарные столбы, ветхие сараи и заборы, повозки и экипажи вместе с запутавшимися в постромках лошадьми.
Порывы западного ветра, дующего с залива, срывали кровлю с крыш, переворачивали утлые челноки, на которых спасались обыватели. Пушечные выстрелы с Галерной гавани, возвещавшие о подъеме воды, из-за сильного ветра были не слышны даже с близкого расстояния. Вода тем временем уже залила подвалы каменных особняков на набережной, проникла на первые этажи, корежа паркеты дорогих гостиных, сорвала с места дубовую мебель…
На Заячьем острове волны перехлестнули через земляной вал, подобно тарану, пробили брешь в воротах Петропавловской крепости, потом совсем распахнули их и ворвались в крепостной двор. Поднимаясь все выше, вода стала проникать в зарешеченные окошки под потолками казематов Алексеевского равелина.
Завалишин, спасаясь от воды, взобрался на топчан, прижался к сырой стене. Увидел, как, суетливо перебирая лапками, ползут по ней друг за другом красные муравьи, черные тараканы и белесые мокрицы… Наблюдение за этими тварями в прежние дни служило единственным развлечением для узника. Но теперь, упираясь головой в низкий потолок, он понимал, что этим насекомым и ему самому жить отмерено ровно столько, сколько потребно воде для заполнения узилища. Стихия неумолима! Вот уже вода достигла колен, груди, подбородка… Ему нечем дышать… Он глотает ледяную воду… Еще миг, и все будет кончено!
…Дмитрий проснулся в липком поту. Долго лежал с открытыми глазами, не понимая, где явь, а где сон. Наконец он приподнялся, узнал в темноте очертания предметов своей квартиры в доме графа Остермана-Толстого на Английской набережной, вздохнул с облегчением: приснилось…
Кошмары, связанные с наводнением в Санкт-Петербурге 7 ноября 1824 года, в последние месяцы являлись к нему со странным постоянством, невольно наводя на мысль, что неспроста. Это наводнение многое изменило в судьбе Завалишина.
…С курьерской подорожной, выданной ему как особе, вызванной к государю, Дмитрий добрался из Охотска до Санкт-Петербурга в небывало короткие сроки – за четыре месяца. В столицу он приехал в ночь накануне наводнения и сразу же отправился к морскому министру Моллеру, прося немедленно доложить царю о своем прибытии. Моллер, несмотря на поздний час, отправился в Зимний дворец и по возвращении сообщил лейтенанту, что государь примет его завтра в полдень.
