Николай Дмитриев - Обязан выжить
— Эк сказала, переписать! — Дядя Викентий неожиданно рассмеялся. — Хорошо еще если дом им оставят, а ты про лавку. Там все равно какую-нибудь контору устроят или еще что-нибудь…
— Та я розумию… — согласилась Тереза и, сокрушенно вздохнув, полезла за платочком в карман.
— Но-но, нечего зря вздыхать! — перебил ее дядя Викентий и сухо спросил: — Как считаешь, твой Юрко Гричишин ничего не заподозрил?
— А с чого бы? Наоборот, зрадив, бо ж така информация…
— Информация, конечно, серьезная… — Дядя Викентий немного помолчал и закончил: — Войсковая операция, это вам не шуточки…
— А я думаю, вам она только на пользу, — заметил Виктор. — На этот период заставы свернуть должны.
— Может быть… — дядя Викентий откинулся на спинку сиденья и посмотрел вверх на пронзительно голубое небо. — Да, похоже, мы с нанимателями своими рассчитались честно…
«Опель», который и так уже натужно ревел двигателем, в конце концов отказался лезть вверх даже на первой передаче и, забуксовав на месте, встал окончательно.
— Все, дальше не потянет, — Виктор выключил зажигание, и в возникшей тишине непривычно громко прозвучал голос Терезы.
— А вертатысь як же?
— Назад легче, — отозвался Виктор и, чтобы «опель» не сполз по откосу, до отказа зажал ручник, а уже потом, стараясь несколько успокоить Терезу, добавил: — Да не переживайте вы, тетечка, все обойдется. А если патруль остановит, дядю ездил искать, договаривались…
— Правильно, Витенька, — дядя Викентий повесил автомат на шею и, подхватив рюкзаки, свой и Терезы, решительно толкнул спинку откидного сиденья. — Пора нам! Дальние проводы — это, сам знаешь…
— Знаю…
Виктор вылез из-за баранки, неумело обнял дядю Викентия и, старясь быть по-мужски сдержанным, заметил:
— Вот видишь, то ты меня провожал…
— Ничего, Витенька, ничего… — дядя Викентий сдвинул мешавший ему автомат набок и прижал племянника к себе. — Даст Бог, еще увидимся!
Они неумело поцеловались, и Виктор, помогая Терезе выбраться из машины, попросил:
— Тетечка, вы уж о дяде позаботьтесь…
— Глупый… — Тереза сама поцеловала Виктора и улыбнулась. — Ну кто же я без него?
— Все, Витя! — дядя Викентий тронул племянника за плечо. — Слышишь, гудят…
Виктор поднял голову, словно пытаясь увидеть бомбардировщики, гул которых слышался за горой, и, сев в машину, начал осторожно сдавать «опель» назад. Тереза и дядя Викентий молча ждали, пока автомобиль не исчезнет за деревьями, и только после этого, помогая друг другу, начали подниматься по склону вверх…
* * *В старой заброшенной колыбе жарко пылал очаг. Возле огня, на подстилке из еловых веток грелись Тереза и дядя Викентий. Он лежал, положив голову на руки, в то время как она обгоревшей палочкой подталкивала к костру с треском вылетавшие оттуда угольки.
Откинув в очередной раз обожженный кусочек дерева, который чуть не подпалил их постель, Тереза не то сказала, не то подумала вслух:
— Невже пройшлы, Янчику?
— Прошли, Терезочка, прошли, — заверил ее дядя Викентий и поднял голову.
Мягким движением руки Тереза заставила своего спутника снова преклонить голову и ласково напомнила:
— Ты видпочивай, Янчику, тоби виддыхнуты треба, бо ж з ранку мы дали пидемо…
— Да, все равно ночью идти нет смысла, заблудиться можно. А там… — дядя Викентий хотел еще что-то добавить, но раздумал и, поворачиваясь на бок, как-то неопределенно хмыкнул: — А там видно будет…
— Ничего, Янчику, выберемось… — Тереза устроилась так, чтоб не мешать своему спутнику, и, подтянув ноги, положила подбородок на колени. — А памятаешь, як мы з тобою йшлы тут тридцять рокив тому? Тильки тоди до города через горы лизлы, а теперь вот обратно…
— Ага, назад крутим! — дядя Викентий усмехнулся. — Добраться б до Вены и опять в пансион фрау Карличек, да еще б в ту самую комнату…
— А ты не смейся, Янчику! Може, так и буде. Надеюсь, вона ще жива, бо ж ей тоди и сорока рокив не було… Це мы з тобою молоденьки булы, ось нам так и здавалось, що вона литня. Между прочим, я до неи и потом ездила.
— Зачем?
— Так война ж почалася. Я и поехала. Мы ж в неи вси свои вещи оставили, ты ж сам говорил, вернемось, а выйшло…
— И что, привезла? — заинтересовался дядя Викентий.
— Конечно. И свои вси, и твою вализку[23] теж прихватила.
— Да, теперь бы она нам пригодилась… — вздохнул дядя Викентий.
— Для чего, Янчику? — удивилась Тереза.
— Для чего? — Дядя Викентий прижмурился и, словно окунувшись в прошлое, заговорил: — Вспомни, мы с тобой молодые, дерзкие… Скрываемся, имена меняем, я то Ян, то Мацей, и ты то Оксана, то снова Тереза… А сейчас кто мы? Ни паспортов, ни денег… Удрали… Ну объявим мы себя как Сеньковские, а дальше? А вот будь у меня бумаги из той вализы, стали бы мы с тобой Тешевскими, и ищи ветра в поле!
— Они со мной, Янчику, — тихо произнесла Тереза.
— Ты шутишь?.. — дядя Викентий рывком сел и, уразумев, что в словах Терезы нет ни доли шутки, коротко бросил: — Где?
— Тут, — Тереза на всякий случай пощупала полу своей теплой куртки и подтвердила: — Так, тут они… Зашиты. И они, и еще кое-что…
— Правда? — дядя Викентий провел по лицу ладонью. — А еще что?
— Фотография, та едина, что мы з тобой в двох сфотографовани. Я ж як до Вены ездила, того фотографа теж знайшла. И ще паперы[24]… На Тешевьску. Так що я теж або Мацив Тереза, або Тешевська Оксана…
— Погоди, погоди… — непонимающе замотал головой дядя Викентий. — Ну, фотография, ясно, можно считать, свадебная… Но свидетельство? Да еще на Тешевську? Откуда?
— А ты памятаешь, Янчику, як ты у Львови, колы його россияне взяли, до мене заходив? Та ще у российський форми?
— Ну, — коротко бросил дядя Викентий.
— Так вот. Колы ваши вийсковики отступили, за мене австрияки взялись. От саме тоди мени Юрко Гричишин и допомиг. И зтого часу я з ними…
— Да при чем тут Гричишин? — занервничал дядя Викентий. — Я же тебя про свидетельство спра шиваю…
— А я розповидаю, — Тереза аккуратно вернула назад вылетевший было из огня уголек. — Як вийна скинчилася, я Юркови умову поставила, щоб нови паперы мени на всяк выпадок зробив. На инше имья.
— И ты захотела быть Тешевськой? — улыбнулся дядя Викентий.
— Так, Янчику, — без улыбки подтвердила Тереза. — То все, що було у Вене, для мене серьезно…
— Понимаю… — дядя Викентий наклонился, поцеловал подругу в щеку и, не удержавшись, спросил: — И что, хорошая липа?
— Почему липа? — удивилась Тереза. — Документы справжни. Австрии все одно на той час вже не було, а ее уродовци вси тут, вот они мени залюбки вси яки треба пары и дали, та ще й оформили не 18-м, а 14-м годом. От так, Янчику…
