Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии
Все это делало Рошфора незаменимым человеком для кардинала. Однако в то утро его высокопреосвященство устроил своему клеврету разнос. Рошфор пытался оправдаться, но его слабые попытки уменьшить возводимые на него обвинения еще больше раздражали кардинала.
Глава сорок вторая
Конспирация
Арамис исчез, не появился он и на следующий день.
Это не на шутку встревожило двоих друзей, разместившихся в старой квартире Атоса на улице Феру.
Они понимали, что Арамис находится в отчаянном положении и ему впору думать не о том, как спасти д'Артаньяна из тюрьмы, а о том, как скрыться от вездесущей агентуры отца Жозефа и от всевидящего ока грозного министра.
— Проклятие! — воскликнул Портос, разглядывая из окна второго этажа улицу, по которой взад и вперед сновал обычный для этого времени дня парижский люд. — И зачем это Арамису вздумалось ввязываться в это дело!
— Арамис постоянно «ввязывается», как вы говорите, не в одно, а в целую дюжину «дел». Какое из них вы имеете в виду? — меланхолично спросил Атос.
— Да этот заговор принца, будь он трижды неладен!
Из-за него нашему другу теперь грозит эшафот.
— Что же не идет этот бездельник Гримо! Может быть, он не сумел отыскать монастырь? — проговорил Атос. Из этого следовало, что Атос также томится в ожидании новостей.
— Да нет. Арамис подробно все объяснил. Теперь и я найду этот монастырь с закрытыми глазами, — пробурчал Портос. Затем он шумно вздохнул и посмотрел в окно.
— Мне пришла в голову отличная мысль, — заметил Атос.
— Так говорите скорее!
— У нас ведь есть еще Планше. Он тоже может поработать связным, раз уж мы решили не рисковать попусту.
— Верно. Мысль действительно превосходная!
— Последнее время мне нечасто приходят в голову мысли, — тем же тоном проговорил Атос. — Тем более «превосходные».
Тут Портос чертыхнулся.
— В чем дело, Портос?
— В вашей идее есть один изъян, друг мой. Я только сейчас обнаружил.
— Очень может статься. Я же говорил вам, что мне вообще редко последнее время приходит что-нибудь путное.
Что же вы обнаружили?
— Что, для того, чтобы вызвать Планше, придется самим выйти на улицу.
— Ничуть не бывало.
— Но как это сделать?
— Послать за Планше слугу нашей хозяйки.
— Но разве мы можем доверять какому-то неизвестному малому.
— Я и не думаю доверять ему что-то серьезное. Но нам ничто не мешает пригласить хозяйку и попросить ее отправить слугу в казармы Пьемонтского полка к сержанту по имени Планше. Он пойдет туда, разыщет Планше и сообщит, что его ждут на улице Феру. Думаю, нашему сержанту не потребуется много времени, чтобы догадаться, кто его приглашает, даже если слуга забудет номер дома.
— Вы совершенно правы, Атос. Давайте так м сделаем.
Они так и сделали.
Покуда друзья дожидались Планше, вернулся Гримо из монастыря. На маленьком клочке бумаги бисерным почерком Арамиса было написано следующее:
Улицы Парижа стали совсем недоступны для меня, и я вынужден сделаться затворником. Но прежде чем я окончательно уединюсь, мне предстоит выполнить мой христианский долг, этою требует моя совесть. Я отправляюсь на вылазку, надеюсь, она будет недолгой и успешной. Если же нет. прощайте, милые мои друзья, и пусть Бог поможет вам завершить то дело, которое мы начали вместе и в котором я так мало сумел помочь вам. Моим душеприказчиком я попросил быть того, кто передаст это послание. Он же известит ту (последнее слово было густо зачеркнуто и исправлено на «того»), того единственного, кроме вас, человека на свете, который, быть может, будет оплакивать меня. Ваш А.
Прочитав записку, друзья вновь обратили свои взоры на Гримо.
— Так ты, значит, не застал Арамиса в монастыре? — спросил Атос.
— Он покинул монастырь прошлой ночью и оставил это.
В монастырь меня не пустили.
— Понятно, у миноритов строгий устав, — задумчиво проговорил Атос. Кто передал тебе записку, Гримо?
— Один священник. Отец Мерсенн. Хороший человек.
В устах молчальника Гримо такой отзыв мог служить вы дающейся рекомендацией. Годы, проведенные в услужении у Атоса, приучили Гримо излагать только главную мысль.
— Из того, что сообщил нам Гримо, следует, что мы не знаем, что сталось с Арамисом.
— Черт возьми! Верно.
— Но мы знаем, что какое-то благородное дело послужило причиной того, что он решил рискнуть собой еще раз.
— Ax! — вскричал Портос. — Держу пари, что и в этот раз тут замешана какая-нибудь дама. Он неисправимый романтик, наш Арамис.
— Думаю, вы ошибаетесь, Портос. На этот раз дело серьезнее. Вспомните, в записке говорится, что его побуждает к этому совесть. Будь речь о даме, он написал бы — «сердце» или «душа», в конце концов!
— А я говорю вам, что ошибаетесь вы, — упорствовал Портос, на которого торжественный и печальный слог послания Арамиса не произвел такого впечатления, как на Атоса, подчас склонного к черной меланхолии. «Совесть», «душа», «сердце»! Наш милый Арамис — поэт, а поэты никогда не отличают одно от другого и всегда все перепутают!
Право, Атос, вы ошибаетесь, глядя на вещи слишком мрачно.
— Я хотел бы ошибаться, — покачал головой Атос. — Но жизнь обычно подтверждает мои наихудшие предположения.
— В таком случае, давайте снова заключим пари!
— Вы говорите — «снова», Портос?
— Черт побери, конечно, снова. Новое пари!
— Новое пари?!
— Как, вы забыли?!
— Да о чем вы тут толкуете, Портос?!
— Да о том самом пари, которое мы с вами заключили в «Сосновой шишке», когда только что приехали в Париж и собирались переночевать.
Само собой разумеется, этот разговор происходил уже без Гримо, которого Атос отослал в соседнюю комнату по-солдатски коротким жестом.
— Я совсем забыл, — сказал Атос. — Но теперь припоминаю.
— А я, напротив, помню очень хорошо. Вы выиграли у меня сорок пистолей.
— Тогда причина ясна. И вы предлагаете мне новое пари?
— Ну разумеется. Я бьюсь об заклад, что «христианский долг» нашего таинственного Арамиса, о котором он пишет в своем послании, вполне можно заменить словами «племянница богослова», безо всякого ущерба для смысла!
— Будь по-вашему.
— Ставлю сорок пистолей.
— Э-э, друг мой. Так дело не пойдет. Могу предложить двадцать и дюжину бутылок бургундского.
— Так вы снова не при деньгах? Хорошо, принимаю ваши условия. И заметьте, дорогой Атос, я делаю это единственно из желания отучить вас видеть во всем мрачную сторону.
Атос не удержался от улыбки.
