Синтия Хэррод-Иглз - Длинная тень
Наградой ей была мягкая улыбка Мартина, и она тоже улыбнулась ему.
– Ну, ладно. Успокойся. Арабелла визжит, как свинья, которую режут. – Видя, что отец Сент-Мор собирается протестовать против сравнения Арабеллы со свиньей, она быстро продолжила: – Но где же остальные? Неужели они бросили вас в такой тяжелый час?
– Эли сказал, что больше не выдержит этого, – пояснил Мартин. – Такое трудно выдержать, особенно если учесть, что во время родов умерла его жена. Собираясь к нам, он не ожидал, что его ждет такое испытание.
– Понятно, он надеялся, что здесь его ждут бесплатные еда, кров и развлечения, – улыбнулась Аннунсиата. Клянусь, он проводит здесь столько времени, что даже я иногда считаю его вашим братом.
– Эли приехал навестить сестру, – убежденно ответил Мартин. – Он к ней очень привязан.
– Он не был привязан к ней, когда Хьюго жил в городе. Тогда он мог есть и пить за счет своего шурина, – заметила Аннунсиата.
– Но ведь он привязан и к Хьюго тоже, – резонно заметил Мартин.
– Если он настолько к нему привязан, почему же не поехал с ним в Марокко? Нет, больше всего он привязан к комфорту...
– ...как и многие мужчины, дитя мое, – спокойно вставил отец Сент-Мор, – и как большинство женщин.
Аннунсиата улыбнулась, но не сдалась.
– Конечно, святой отец. Я, собственно, не возражаю против того, что он здесь живет. Просто пытаюсь раскрыть вам глаза.
Она быстро повернулась, чтобы не пропустить изумленный взгляд Мартина в ответ на эту заведомую ложь, и продолжала:
– И куда же пошел наш дорогой Эли?
– Он убедил Элисбери поехать с ним покататься верхом. По-моему, они взяли с собой ружья, поэтому, возможно, на обед у нас будет дичь. С ними поехали Карелли и Морис.
– Невозможно сосредоточиться, – сказал отец Сент-Мор, показывая глазами в сторону, откуда доносились крики. – Я подумал, что лучше, если их здесь не будет, когда...
Аннунсиата понимающе кивнула.
– Не волнуйтесь, отец. Скоро все кончится, и нас ждет приятный и мирный обед.
В этот момент крик перешел в вой, от которого в окнах задрожали стекла. Брови Аннунсиаты сошлись на переносице.
– Нет, пожалуй, дело действительно плохо, – она выбежала из комнаты так стремительно, что волосы Мартина всколыхнулись от порыва ветра, вызванного ее быстрым движением.
У кровати стояли Хлорис и Дейзи, пытаясь успокоить Арабеллу, которая сидела, опершись на руки, и безостановочно орала, не видя абсолютно ничего, кроме самой себя. Аннунсиата собрала все силы и что было мочи ударила дочь по лицу. Звук удара был подобен удару хлыста по чему-то твердому, и крик Арабеллы мгновенно оборвался, окончившись тонким поскуливанием, взгляд сосредоточился на матери, а рот от неподдельного удивления раскрылся еще шире.
– Теперь послушай меня, Арабелла, – в ярости прошипела Аннунсиата. – Если ты еще раз закричишь, я буду бить тебя так, что ты не сможешь сидеть. И не думай, что это пустые угрозы. Если ты ведешь себя, как капризный ребенок, я буду обращаться с тобой точно также. А теперь ложись. Успокойся и начинай работать. До обеда ты должна родить, и, если ты этого не сделаешь, клянусь, мы все уйдем и спокойно сядем за стол, оставив тебя одну разбираться со своими проблемами.
В мертвой тишине, последовавшей за этим, Арабелла легла на подушки, уцепившись взглядом за лицо матери. Аннунсиата услышала одобрительное покашливание повитухи за спиной.
– Отлично, госпожа! Я это запомню. Если ничто другое не помогает, надо вышибить из них мозги.
И это сработало. Через полчаса Арабелла лежала на подушках, с умилением смотря на то, как повитуха с помощницей обмывают и вытирают длинного, худого малыша, ее сына. Как только младенца завернули в пеленки, Аннунсиата взяла его на руки и показала Арабелле, улыбавшейся от сознания того, что все уже позади. Она пыталась что-то сказать, но голос, истощенный сольными выступлениями, покинул ее окончательно.
– Он выглядит очень здоровым, – сказала Аннунсиата. – У него много волос. Ты отлично справилась, девочка. Теперь отдыхай. Хлорис принесет тебе немного вина и хороший обед, восстанавливай силы. Я отнесу малыша вниз, покажу отцу.
Пожалуй, раньше Арабелла никогда в жизни не слышала от матери таких ласковых речей. Она была тронута и даже не стала настаивать на том, чтобы ей разрешили подержать ребенка до того, как унести, тем более что на это не было ни сил, ни голоса. В любом случае, рядом была Доркас, которая принесла кувшин горячей воды, чтобы обмыть ее, и такая перспектива вполне устраивала Арабеллу.
Когда Аннунсиата вошла в комнату, мужчины вскочили, а Мартин сразу спросил:
– Все в порядке? Арабелла хорошо себя чувствует?
– Все прекрасно, – с улыбкой сказала Аннунсиата. – Правда, она потеряла голос. Он ей отлично послужил. А устала она не больше, чем после хорошей охоты. Сейчас ей отнесут что-нибудь поесть и выпить, а потом можете подняться к ней.
Она подошла поближе, а Мартин аккуратно приподнял пеленку и посмотрел на младенца.
– Господи, до чего же они уродливы, когда рождаются, – сказал Мартин, но тон явно противоречил словам. – Это мальчик?
– Да, – ответила Аннунсиата.
Помимо длинного тела у младенца были густые темные волосы, что было весьма удивительно видеть на таком крошечном создании. Его глаза были плотно закрыты, время от времени он открывал рот и приподнимал брови, как бы удивляясь всему, что его окружает, и выражая неудовольствие по поводу происшедшей с ним перемены.
– Похоже, он будет черным, как корсар, а судя по длине ног, высоким, как сам король, – добавила Аннунсиата.
Мартин удивленно провел пальцем по нежно-розовой шелковой щеке младенца и сказал:
– Он гораздо больше, чем я ожидал. Ведь мой ребенок лучше, чем у Хьюго, не правда ли?
– О, конечно же, – засмеялась Аннунсиата. Мартин поднял голову и встретился с ней взглядом они оба рассмеялись. Радость этого мгновения настолько наполнила их теплотой, что на какое-то время они забыли обо всем.
Затем отец Сент-Мор сказал:
– Ну, что ж, мне кажется, можно не очень торопиться с крещением. По-моему, пора выпить по бокалу кларета за здоровье новорожденного, и да благословит его Бог, и пусть он доставляет своим родителям только радость.
– Аминь, – сказала Аннунсиата. – Сейчас его лучше вернуть матери, а Том все расскажет кормилице.
У двери она на мгновение остановилась:
– Я сказала Арабелле, что, если она не родит к обеду, мы все уйдем и оставим ее одну. Удивительно, как чувство голода может иногда воодушевить человека, – и она, смеясь, вышла.
Младенца окрестили Джеймсом-Маттиасом, в честь его отца и потому что он родился в день Святого Маттиаса. Аннунсиата была против имени Джеймс, потому что так Кэти назвала своего сына, родившегося в канун Нового года, но представить это объяснение но могла, а других доводов у нее не было. Кормилицей была пятнадцатилетняя кузина Хлорис по имени Флора, муж которой умер через месяц после свадьбы, оставив ее беременной и безутешной. Аннунсиата была рада хоть чем-то помочь бедной женщине, вполне приятной на вид, хоть и немного экзальтированной. Ее ребенок умер, но Аннунсиата, убедившись в том, что в грудном молоке нет вреда, а только польза, с удовольствием взяла ее на службу. Флора переехала в детскую, под неусыпный надзор Доркас, и малыш Джеймс процветал.
