М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо
Дорогой друг Иеронимус! Твой долг сейчас perfas et nefas[130] донести мою idee fixe[131] до сильных мира сего — до влиятельнейших коммерсантов и военачальников нашего любимого faterland, а в конечном счете — и до нашего обожаемого монарха.[132] Надеюсь, сильные мира сего — особенно если они еще и справедливы — ценят мое усердие по достоинству и honoris causa[133], за неустанные труды свои я буду соответствующим образом вознагражден. Я желал бы для себя….[134]
…онченное и даже запечатанное сургучом послание раскрыл снова и теперь добавлю еще несколько страниц. Делаю это из-за вынужденной задержки по пути к морскому побережью. Лишь одному господу богу известно, сколько часов, а то и дней, придется мне еще сидеть на этой крошечной сырой полянке, окруженной непроходимыми зарослями терновника. Из целого десятка сопровождавших меня людей со мной остался один-единственный. Он прорубил в колючей чаще просеку к полянке, затем, когда мы свели на травянистый островок лошадей, он взял подрубленные у самого основания кусты и вновь водворил их на место, сделав тем самым проход в зарослях совершенно незаметным. Это называется у туземцев «зашить тропу».
Скверная история, в которую я влип, как шмель в горячую патоку, началась таким вот очень обычным для здешних мест образом. Когда мы проезжали равнинным редколесьем по берегу какой-то реки, то столкнулись с бандой конных головорезов, которая значительно превосходила по численности.[135] Но самое ужасное то, что главарь встречной банды оказался кровником нашего достойного предводителя, чтоб ему в преисподней было потеплее! Наш мерзавец успел выстрелить первым и навсегда избавил своего врага от сует повседневной жизни, зато что началось потом! О, святая дева Мария! Что началось потом! Мой так насыпаемый кунак мог торжествовать по поводу гибели кровника не более минуты — ему просто снесли голову, причем так быстро и ловко, что он не сразу это заметил и еще футов сорок, пока не свалился наземь, скакал верхом без головы. Резня шла ожесточенная и беспощадная. И с той и с другой стороны было уже по нескольку убитых, когда нас загнали в реку. Посреди стремнины вода доходила лошадям до половины брюха. Несколько ретивых всадников из неприятельского отряда бросились в реку и, размахивая клинками, сходясь с нами вплотную, мешали переправиться на тот берег. Остальные головорезы, устрашающе гикая, перезарядили ружья и стали целиться в меня и моих проводников.[136] Еще несколько трупов (или тяжелораненых людей) с гулким всплеском низвергнулись в воду. Крепко досталось и некоторым нашим преследователям.
На тот берег мне удалось перебраться первому и там я не щадил коня. Попозже меня нагнал пожилой джигит, единственный из нашей команды оставшийся (кроме меня) целым и невредимым. Этот устрашающего вида старикан, со злой и хитрой физиономией, испещренной десятками шрамов, в рукопашной схватке был самим дьяволом. Наверное, потому-то он и остался живым до сих пор. И все же поразительно — как при жизни такой его не зарезали гораздо раньше! Итак, мы сидим среди зарослей терновника и боимся пошевельнуться. Нас ищут. Мы слышим, как негодяи перекликаются, как ржут их лошади. Наши кони помалкивают, не отвечают. Приучены. Чувствуют, когда хозяева не хотят выдавать свое присутствие. Настоящие бандитские лошади.
Стоит пасмурная осенняя погода. Ноги у меня мокрые: я набрал полные ботфорты воды. Один сапог так и остался в реке.[137] Теперь я продрог и, кажется, подхватил насморк. Что же делать? Вот уж действительно (ve vic…[138]) дело — дрянь. Даже костер нельзя разжечь.
С этого островка посреди терновых джунглей видны лишь облака да верхушки высоких деревьев — лес тут погуще, чем у реки. Виден шагах в трехстах отсюда и одинокий утес с плоской вершинкой — кажется, это та самая гранитная скала, мимо которой мы проезжали за пару минут до роковой стычки.
Только что преследователи проскакали совсем рядом с нашим убежищем. Был слышен не только топот копыт, но и дыхание лошадей. Конечно, этих абреков интересует не разбойничья рожа моего спутника, а непосредственно моя скромная персона. Уверены, конечно, что тут найдется чем поживиться. О, мой бог! Когда же им надоест и они уйдут? Найти нас, правда, так же трудно, как пару мышей на огородной грядке.[139] Главное, нам нельзя и носа отсюда высунуть. Холодно. Слякотно. На душе — будто крысы нагадили.[140] Кончаются чернила в моей старой бронзовой чернильнице, всегда висящей на поясе. Перо приходится обмакивать чуть ли не после каждого слова… Что это?! Святители небесные! Не оставьте, защитите раба вашего преданного! Какой-то абрек стоит на вершине утеса и указывает рукой в нашу сторону…[141]
ХАБАР ТРИНАДЦАТЫЙ,
утверждающий, что
Если на белом поедешь коне
На себе привезешь белый волос
Уорк, стоявший возле Кубати, выронил охапку дров и в растерянной задумчивости сел на мокрую речную гальку. Другой шогенуковский прихвостень — Зариф, щедро наделенный аллахом богатырской силой и неустрашимостью, быстро перебрался вброд через ручей и начал карабкаться вверх по каменистой круче, то и дело срываясь со склона и скатываясь вниз.
Забегал взад-вперед по берегу речушки и возбужденный Джабой Келеметов, однако не решался войти в воду.
Алигот-паша требовательно выкрикивал какие-то приказания пополам с грубой бранью.
Шогенуков, жалевший, что он вначале оказался таким несдержанным, теперь молча кусал ногти и пытался унять мелкую дрожь. Он яростно сверкнул желтыми своими глазами на сидевшего у ручья уорка и повелительным жестом указал на скалу. Тот испуганно помотал головой и резво пополз на четвереньках подальше от князя. Алигоко выхватил пистолет из-за пояса. Уорк вскочил на ноги и бросился бежать вверх по ручью. Вдогонку ему грянул выстрел. Уорк, не останавливаясь, бежал дальше и вот уже он скрылся в чаще прибрежных кустарников.
Его никто не преследовал. Да было сейчас и некому это делать.
— Ответишь мне, предатель! — крикнул Вшиголовый. — Весь твой род…
Но тут на князя накинулся Алигот-паша.
— Что за скоты твои люди! — брызгал слюной сераскир. — Одни бегут, другие не могут на камень залезть! А ты что мельтешишь перед глазами! — заорал наша на Келеметова. — Слушай сюда, бараний таубий! Давай… Это… живо на тот берег и вместе с тем олухом заходите сбоку скалы и лезьте! Ну!
