Иван Дроздов - Баронесса Настя
— Собаку не возьмём, — сказал Роберт, — прощайтесь с ней,
— Нет! — отрезала Кейда. — Анчар будет со мной, всегда со мной! — Она обхватила голову пса, прижала её к груди. Роберт нетерпеливо махнул рукой:
— A-а, ладно!..
Ехали знакомой дорогой, вьющейся по берегу Боденского озера, По обочине мелькали знаки с названием швейцарских деревень, посёлков, городков.
— Вам не интересно знать, куда и зачем мы едем?
— Интересно.
— Почему же вы не спрашиваете?
— Я девочка воспитанная, лишних вопросов не задаю.
— У вас пистолет есть? — неожиданно спросил Роберт.
— Очень маленький, И красивый. Отнимете?
— Нет–нет, зачем же. Пусть он у вас будет. Но вообще–то… Игрушка не для женщин. Я повезу вас в мир, где будут розы и улыбки. Много улыбок.
Кейда, не размышляя, вынула из сумочки отделанный серебром и золотом пистолет — подарок старого барона — и на ладони протянула Роберту.
— Хороша игрушка, но вы находите…
— Верно, хорош. И всё–таки — лучше без него… В Боденский замок вы ещё вернетесь, он — ваша собственность и всегда будет принадлежать вам. Имя баронессы Функ закреплено за вами навечно.
Любопытство распирало Кейду, но она молчала. Ей было жаль оставшейся позади жизни на берегах Боденского озера, но она всегда помнила, что роль хозяйки замка временна и что в любой момент её ждут перемены. Думала лишь о том, как далеко не оторваться от лагеря, в котором томились русские учёные. Боялась потерять из виду Пряхина и генерала фон Линца. Боялась того… что, кажется, и случилось,
Роберт молчал и вообще был чем–то озабочен: не шутил, не смеялся, не рассказывал забавных историй, как тогда.
— Вы нынче другой, не такой, как прежде, — здоровы ли вы?
Он очнулся от дум, деланно засмеялся:
— Здоров, здоров. А если кажусь невесёлым, — простите, мой ангел, тому есть причины.
Кейда не пыталась больше вступать в разговор и надолго замолчала. Она пыталась размышлять об этом таинственном человеке. Пыталась понять, кто же он на самом деле. Он был молод и хорош собой и говорил с ней откровенно, доверительно, и деньги дал большие, — на выкуп замка и на всё остальное, и в то же время не домогался её расположения, ничего не требовал взамен. И никак не был похож на «молодца из компании», которая готовит уничтожение всех русских. Говорил бы ей об этом кто–то другой, но фон Линц. Он же гитлеровский генерал, бомбил Ленинград… А говорить о человеке, который никого не убивает…
В Людвигсхафене остановились, чтобы перекусить. В кафе Роберт предложил Кейде съесть основательный бифштекс и выпить чашечку шоколада. Они сидели в углу между двумя окнами — вдалеке от буфетной стойки. Глуховатым, значительным тоном Роберт говорил:
— Вы — комсомолка, а комсомольцы очень любят свою Родину. Что если бы случилась необходимость пойти на подвиг?
Кейда вскинула на собеседника тёмно–серые глаза.
— Не надо загадок. Скажите проще: что от меня требуется?
— Ничего, ничего! — поднял кверху нож и вилку Роберт. — Величие и аристократизм, причём большие, чем прежде. И всё. Уверяю вас.
С минуту помолчал.
— А пока… повезу вас в школу. Будете преподавать русский язык. Вы же знаете русский язык?
Говорил он серьёзным тоном, но Кейда слышала в его словах какой–то подтекст, загадку, — было похоже, что её собеседник не собирался раскрывать все карты.
И Кейда, опустив голову, сосредоточенно ела.
На окраине небольшого швейцарского городка Гренхена на ничем не примечательном грунтовом аэродроме их ждал небольшой самолёт с пузатенькой глазастой кабиной. Войдя в него, Кейда увидела хорошо обставленный салон с двумя диванами по краям и круглым столиком посредине. Из заднего отсека, завешенного портьерой, вышла молоденькая девушка. На руках она держала два тяжелых шерстяных пледа
— Возьмите, пожалуйста. В горах будет холодно.
Потом появились лётчик и штурман, — пожилые, холёные, похожие на конторских служащих. Вежливо и как–то боязливо поклонились Роберту и — Кейде. На них была лётная форма, но не военная и не немецкая.
— Можем взлетать, шеф?
— Да, мы готовы.
Роберт через стол наклонился к Кейде:
— Запомните: ваша мама из русских эмигрантов, и вы с младенчества знакомы с русским языком. И ещё: ваша мать — националистка, она в доме разрешала разговаривать только на её родном языке.
— А я? Я тоже националистка?
— Вы одинаково любите всех людей. И русских, и других… — евреев, к примеру, даже больше, чем русских.
— А если меня спросят: почему?
— Евреи умные.
— Русские тоже умные.
— Да, но евреи очень умные. А кроме того, любить больше других, чем своих, — это благородно. Кажется так вас учили в комсомоле?
— Да, так. Это у нас называется интернационализмом.
— Вам, русским, такие понятия внушили Маркс и Ленин, — сами, между прочим, не русские.
— Ленин — не русский?
— Да, представьте, — и Ленин не русский. По матери он еврей, Бланк её фамилия, а по отцу чуваш или мордвин. Вы, русские, со времён Рюрика привыкли, чтобы чужеземцы вами правили. Вот и Ленина возлюбили. А он, кстати, ради торжества мировой революции русским народом готов был пожертвовать. И Маркс не питал к вам нежности. Этот сын раввина долго выбирал для своего эксперимента «народ, который не жалко». И выбрал русских. Эксперимент этот продолжается до сих пор, на этот раз на полях войны с Германией.
— Германию мы побеждаем.
— Да, но какой ценой? За кого замуж будете выходить вы, русские женщины, когда война окончится?
Странные вещи говорил ей Роберт, — новые, ранее не слышанные. Однако же в голосе его была уверенность, а в словах — логика. Интересно, а какой он национальности?
Сон окончательно овладел Кейдой. Последней мыслью её было: «А куда мы летим?..»
Летели над горами. От вершин, покрытых снегом, тянуло холодом. Негромкий рокот мотора, покачивания на волнах горного воздуха… Чудилось ей, что она ещё маленькая и лежит в люльке, и слышит колыбельную песню мамы.
Или спала она крепко, или полёт длился недолго, но, как показалось, очень скоро над ухом раздался голос Роберта:
— Проснитесь, красавица, скоро будем садиться.
Она глянула в окно и ахнула: впереди по курсу, сверкая россыпью солнечных лучей, стелилась синь моря, и вокруг, насколько можно было видеть, — лишь небо да море, море да небо.
Самолёт пошёл на разворот, и под крылом зазеленела полоска земли. Колёса коснулись её, и самолёт, чихая и кашляя, стал приближаться к белому двухэтажному дому — местному аэровокзалу.
Над фронтоном здания Кейда прочла: «Савона»,
