Густав Эмар - Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1
Час прошел. Крестьяне буквально повиновались приказаниям командира, основательность которых вполне сознавали.
Следовало теперь предать земле жертв неприятеля. Их было свыше тридцати. Всех сложили на телегу и шествие двинулось. Состояло оно из части вольных стрелков и всего населения деревни.
Кладбище в Мительбахе, скромное, как все деревенские кладбища, находилось за церковью. Оно было в нескольких шагах всего.
Вырыли одну общую могилу, чтоб сложить тела на первый случай. Опускали их по одиночке и клали рядом. Мэр и его товарищи лежали во главе этих печальных рядов.
Когда все убитые опущены были в могилу, Люсьен вышел вперед, раскрыл молитвенник и стал читать молитвы за умерших.
Вольные стрелки отдали ружьями честь.
Крестьяне с громкими рыданиями опустились на колени.
Поразительной красоты была эта странная и печальная сцена, эти похороны среди ночи при грозном свете горящей деревни, в присутствии обезумевших от горя жителей, которые хриплым от рыдания голосом повторяли молитвы за двадцатидвухлетним молодым человеком, с трудом удерживавшим слезы!
Таинственный шелест пробегал по ветвям сосен и вековых дубов, белесоватый отблеск пожара отражался на лицах, исполненных отчаяния, и вся картина носила отпечаток глубоко потрясающего ужаса и вместе величия при своей простоте.
Когда Люсьен дочитал молитвы, он склонился над могилою и произнес:
— Покойтесь в мире, невинные жертвы войны возмутительной, неслыханной! Да почиете вы на лоне Господа. Более вас достойны сожаления оставшиеся в живых. Но если, как я верую, дух ваш бодрствует и за пределами гроба, то радуйтесь: рано или поздно пробьет час возмездия и отплата будет страшная.
— Да здравствует Франция! — вскричал Петрус, размахивая знаменем, которое держал в левой руке.
— Да здравствует Франция! — повторили в один голос вольные стрелки и крестьяне.
— Теперь мы отомстили за убитых и предали их земле, — сказал командир, — надо подумать о живых.
Могилу засыпали и толпа удалилась в глубоком унынии.
Вскоре все опять собрались на площади.
— Что делать с пленными? — спросил Петрус у командира.
— Ах, черт возьми! — вскричал честный Людвиг. — Я забыл про них; эти молодцы нам порядочная помеха.
— Разумеется, — продолжал Петрус, тщательно набивая свою трубку, — увести их с собой плохое средство сохранить в тайне, куда мы идем. С другой стороны, если отправим их в ближайшую дивизию, предположив, что такая находится в окрестностях, хотя должна быть далеко, мы лишим себя сотни человек, нужных нам более чем когда-либо, и им, пожалуй, исполнив свое поручение, громадных будет стоить усилий, чтоб соединиться с нами, по той простой причине, что они знать не будут, как и мы теперь еще не знаем, где укрепимся лагерем.
— Господь с вами, господин Петрус, не в обиду вам будь сказано. Я поставлен в тупик, а вы еще исчисляете мне все невыгоды моего положения, которые я должен признавать справедливыми.
— Позвольте, командир. Вот и кончено.
— Что кончено?
— Моя трубка набита и с вашего разрешения я сейчас закурю ее.
— Закуривайте десять трубок, если хотите, только научите, что делать.
— Вот видите, командир, — сказал он, закуривая между тем трубку фитилем, которого не выпускал из рук, — конечно, я теперь сержант вольных стрелков, но случайно, так сказать. В сущности, я все остаюсь тем же врачом или хирургом, если вы предпочитаете. Итак, мы, доктора, когда готовимся перевязать рану, сначала тщательно свидетельствуем ее, чтоб удостовериться, какова она, и вывести заключение по правилам диагностики.
— Что такое диагностика?
— После объясню вам, командир, теперь же я скажу, как поступить относительно пленных, как будто собираюсь сделать перевязку.
— И какое же заключение вывели вы?
— Следующее: пруссаки не захотят остаться у нас в долгу за трепку, которую мы им задали. Немного пройдет часов, как они вернутся сюда с подкреплением, чтоб отомстить нам блистательным образом.
— Все знаю; дальше-то что?
— Да самая простая вещь на свете. Перевязать пленных как подобает, чтоб они тронуться не могли, и уложить их рядышком по порядку. Когда вернутся пруссаки, они найдут их и пусть себе развязывают на здоровье, а мы от них будем избавлены.
— Но если б пруссаки не вернулись?
— Они околеют с голода, вот и все, — ответил Петрус, выпустив огромный клуб дыма. — Будто уж вы находите это очень большим несчастием, командир?
— Признаться, не очень. По заслугам было бы негодяям за нанесенный нам вред.
— Правда, но пруссаки, к несчастью, вернутся; будьте покойны, они не бросят своей добычи, когда думают, что можно ею завладеть без боя.
— Честное слово, мысль ваша мне нравится, господин Петрус; я последую совету.
— Благодарю за лестный отзыв, командир. Э! Да вот и Оборотень! — вдруг вскричал он. — Откуда же, черт возьми, он вынырнул?
Петрус бросился к контрабандисту, который с помощью сына поспешно нагружал телегу.
— Что вы тут делаете? — спросил сержант.
— Как видите, нагружаю телегу.
— Я совсем вас не видел при входе в деревню.
— У каждого, извольте видеть, свое дело. Вы сражались с пруссаками и без меня могли с ними справиться, а я между тем позаботился о бедном господине Липмане которому всем обязан и которого мерзавцы убили как собаку.
— Что ж могли вы сделать для него?
— Для него лично, разумеется, ничего, так как он умер, но для его памяти я мог сделать многое. Во-первых, не допустить, чтоб жертва его была бесполезна.
— Что вы хотите сказать?
— Вам известно, что его и выборных расстреляли за отказ выдать бумаги и акты.
— Знаю, и это геройский подвиг. Жаль только, что акты все равно не отысканы.
— Ошибаетесь. Акты у меня; я нашел их.
— Вы?
— Да, я, честное слово. Поглядите, вот они.
— И вправду. Как вы отыскали их? Пруссаки не могли отрыть нигде.
— Я знал, где они спрятаны.
— Спрятаны?
— Вот как было дело. Два дня назад господин Липман кликнул моего мальчугана, которого взял на свое попечение. Верно, этот добрый человек имел предчувствие, как сами увидите. «Слушай, говорил он моему сынишке, видишь отворенный шкаф? Вот как он запирается, а отворять его вот так.» Он показал ему секрет. Когда шкаф закрыт, то он невиден.
— Секрет? — спросил Петрус с видом превосходства.
— Да нет, шкаф! «Итак, прибавил господин Липман, я спрячу в шкаф все самое драгоценное и бумаги, если б пруссаки пришли сюда и со мною случилось несчастье…» Видимо, он имел предчувствие…
— Это очевидно; дальше.
— «Ты откроешь отцу секрет, который я доверил тебе. Он честный человек; я знаю, что могу положиться на него.» Он сказал это, бедный господин Липман, представьте себе, он это сказал, — прервал свой рассказ контрабандист с глубоким чувством.
