Виталий Гладкий - Вечный хранитель
— Поведаю только тебе… ты француз и никому не побежишь докладывать. Не то, что наши… Ведь не побежишь, а?
— Клянусь, что никому ничего не скажу! — ответил Фанфан. — Даже под пыткой!
Для большей убедительности он достал из кармана свою наваху и поцеловал клинок. Клятва на холодном оружии — самая крепкая. Кто ее нарушит, тому смерть. Так говорил солдат-испанец, подаривший Фанфану наваху.
Возможно, девочка этого не знала, но тем не менее порыв Фанфана она оценила по достоинству.
— Я дочь князя Сергея Григорьевича, — сказала она несколько напряженным голосом; но увидев в глазах Фанфана недоверие, тут же поспешно добавила. — Внебрачная…
— А… Тогда понятно, — ответил Фанфан, хотя на самом деле понятного было мало.
От Онфима он уже знал, что все дети казненного князя Долгорукова разосланы по своим вотчинам. Если Глаша — дочь Сергея Григорьевича (пусть и внебрачная), то что она делает в Петербурге? И почему ночами бродит по саду?
— Верь мне, — горячо сказала девочка. — Я сказала правду. Хочешь побожусь?
— Зачем, не надо! Я верю.
— Врешь, ой, врешь… — Глаша надулась.
— Ну честное-пречестное слово — верю! Почему я не должен тебе верить?
— А хотя бы потому, что никак не осмелишься спросить, с какой стати я таюсь, а не живу открыто.
— Считай, что я уже спросил. Но все равно я тебе верю.
— Упрямый!.. — В глазах Глаши загорелись опасные огоньки. — Ладно, слушай. Мамка моя померла четыре года назад… какая-то женская болезнь. Меня определили в частный пансион мадам Коко. А когда отец… когда его… — Тут глаза девочки наполнились слезами. — Меня выгнали на улицу, потому что платить за мое обучение и содержание стало некому. И вообще…
— Понятно… — задумчиво и даже нежно сказал Фанфан; в его душе поднялась теплая волна жалости к бедняжке. — И как же все это время ты жила?
— Папинька оставил мне немного денег… он как предчувствовал беду. Я сняла себе комнату… неподалеку отсюда.
— А зачем ходишь к дому?
— Дверь. Все дело в ней. Папинька дал мне от нее ключ. Он не хотел, чтобы кто-нибудь из слуг или домочадцев видел, что мы встречаемся. Когда я училась в пансионе, то по воскресеньям гостила у него. Он давал мне деньги на карманные расходы, угощал сладостями… Когда его не стало и когда дом стоял пустой, я приходила сюда, чтобы взять что-нибудь из одежды и белья. Ведь такие вещи покупать мне было накладно.
— Онфима напугала… — Тут Фанфан погрешил против истины, «забыв» сказать, что и сам он праздновал труса. — Сказала бы ему. Он добрый.
— Да, добрый, но глупый. И язык у него как помело. Напьется — вся Мойка будет знать про меня. А значит, и фискалам канцелярии розыскных дел станет известно.
— И то верно…
С той поры Фанфан и Глаша стали встречаться очень часто (правда, тайно). Оказалось, она давно за ним наблюдала, знала как его зовут, кто он и чем занимается. Мало того, она почему-то была уверена, что они познакомятся и станут друзьями.
Девочка сильно истосковалась по общению со сверстниками, потому как вела преимущественно затворнический образ жизни из-за боязни, что власти узнают в ней внебрачную дочь князя Сергея Долгорукова, которую все считали беглой. И если бы ее изловили, то участь Глаши была уже определена — монастырь и постриг. Чего девочка не хотела ни в коем случае.
«Я лучше умру, но в монастырь не пойду! — говорила она Фанфану, сверкая своими огромными глазищами. — Я хочу быть свободной! Читать молитвы с утра до вечера, угорать от дыма свечей и бить поклоны — не по мне, увольте…» Похоже, обучение в пансионе француженки мадам Коко отвратило Глашу от христианского смирения…
А между тем события начали ускоряться, закручиваясь в тугую пружину. Мало того, они не только ускорились, но и приняли трагический оборот. Это произошло незаметно, и разве мог кто-нибудь из слуг графа Сен-Жермена (и даже он сам при всей своей проницательности) подумать, что день 20 июля (а точнее — ночь) станет для обитателей дома князя Долгорукова роковым?
Сначала — восемнадцатого числа — одна из бригад, методично обыскивающих дом князя Сергея, нашла тайник. Весть об этом событии мигом разнеслась по дому, хотя граф и хотел все сохранить втайне. К сожалению, Фанфану так и не удалось узнать перечень всего, что находилось в тайнике (ему удалось подслушать лишь то, что там лежала сабля, какие-то безделушки и немного драгоценностей), но он немедленно сообщил о находке Винтеру, который от этого известия необычайно оживился.
Расспросив Фанфана, в какой из комнат может находиться содержимое тайника (детальный план дома князя Долгорукова у Винтера был уже давно), барон спросил:
— Не собирается ли князь в ближайшее время куда-нибудь уезжать?
— Да, собирается, — честно ответил Фанфан. — Утром двадцатого числа. Велел конюхам готовить экипаж для дальней поездки. Лошадей потребовал выездных, самых выносливых.
— Тэ-эк-с… — Винтер быстро потер ладонями, будто его зазнобило. — Похоже, он получил свою козырную карту… Что ж, ударим ее тузом. Вот что, мой мальчик, тебе предстоит сложное задание. Ты должен сегодня вечером отворить входную дверь дома. Да, да, я понимаю, это опасно! Но иного выхода у нас нет. Насколько мне известно, Сен-Жермен сегодня приглашен на ассамблею к Остерману. В доме останется совсем немного слуг. Теперь он всегда ездит с охраной. Так что у нас появился отличный шанс… — Винтер не договорил, но Фанфан и так все понял.
И очень испугался. Он уже знал, что Винтер в Петербурге не один, что у него под рукой целая шайка головорезов, составленная из французов, которые приехали с ним, и разного петербургского сброда. А такие люди средств для достижения цели не выбирают и обычно идут по прямому пути — удар ножом, и все проблемы решены.
Однако делать Фанфану было нечего. Он полностью зависел от Винтера. Поэтому мальчик сумрачно кивнул и они начали обговаривать детали предстоящего налета на жилище графа Сен-Жермена…
Поначалу все шло как нельзя лучше. Граф и впрямь уехал на ассамблею в окружении вооруженной охраны (по ночам в Петербурге часто шалили лихие люди, несмотря на все усилия властей). В доме остались лишь повар с помощником, хромым чухонцем, русская горничная, — дородная тетка лет сорока, которая по совместительству была и ключницей, и Онфим. Но его в расчет можно было не брать. Фанфан принес ему четверть крепкого вина, и дворник самозабвенно дегустировал заморский напиток, закусывая вяленой воблой. А в таком состоянии Онфим не услышал бы и извержение вулкана в центре Петербурга.
Что касается повара Ганса с помощником, то обычно из кухни они не выходили. И потом, кухня находилась в дальнем крыле первого этажа, а Винтер нацелился на кабинет Сен-Жермена.
