Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)
Высшим шиком у венаторов считалось умение накинуть на голову льва или леопарда плащ, замотать его, а затем убить зверя ударом меча.
Но другая часть зрителей, особенно римлянки, плененные мужественной красотой воина, его необычным видом, очарованные тем, как он вскинул на плечо девушку, спасая ее, решили, что новый гладиатор достоин награды, и на арену полетели деньги, украшения, дорогостоящие безделушки.
Но с убийством льва опасность для Мансура не миновала. С ленивой грацией сильного хищника, мягко переставляя гибкие лапы, к нему приближалась пантера. Гладкая черная шерсть ее лоснилась и блестела.
Казалось, убитый лев, лежащий у ног воина, должен был отпугнуть чуткого, осторожного зверя, но, видимо, тяжелый запах крови, витающий над ареной, легкость добычи совершенно опьянили пантеру, а крики, удары хлыстом сделали ее более агрессивной.
Подойдя ближе, зверь чуть присел на задние лапы, готовясь к прыжку, и было видно, как напрягаются под черным бархатом шкуры мышцы. Мгновение – и огромная кошка в бешеном скачке пронеслась в воздухе.
Мансур сумел удержать в руках меч под тяжестью льва. Пантера была меньше царя зверей, но и воин уже устал. В прыжке ударом лапы пантера выбила меч из рук воина, но не успела сомкнуть клыки на шее.
Безоружный воин откатился в сторону. Разъяренная пантера бросилась вновь, и, вцепившись друг в друга, воин и зверь покатились по арене. Зверь грыз Мансура, его зубы ломались о железо кольчуги и ломали ее, прокусывая и впиваясь в тело. Навалившись всей тяжестью, зверь стремился вцепиться человеку в горло. Его зубы были уже у лица воина, шипящее дыхание обдавало смрадом.
Двумя руками Мансур растягивал пасть зверю, и по его пальцам текла кровь. Силы его оставляли, страшные челюсти сближались. Вот они сомкнулись на левой руке, заскрежетав о сталь наручи. Уже казалось, что победитель льва будет растерзан пантерой.
Весь окровавленный, из последних сил Мансур сумел выхватить небольшой кинжал и всадить его в шею зверя. Пантера ослабила хватку. Мансур бил и бил кинжалом пантеру, дико рыча, словно сам был хищным зверем. Кровь черной пантеры брызгала и смешивалась с кровью воина. А он все не мог остановиться.
Наконец Мансур опомнился. Повернул голову, посмотрел на девушку. Встретил ее синий взгляд. Она смотрела на него с таким же страхом и ужасом, как прежде на льва.
Мансур попытался ей ободряюще улыбнуться, но губы словно застыли и не двигались. Он с трудом поднялся с колен на ноги и встал, сжимая в руке кинжал, с которого на серый песок капала кровь. Перед ним, распростертые, лежали два убитых зверя – огромный лев и черная пантера.
Зрители ревели в восторге, скандировали:
– Освободи его! Освободи его!
Продолжая стоять, Мансур обводил взглядом трибуны. Вышедшие рабы, в высоко подпоясанных серых туниках и сандалиях с обмотками, пиками и крючьями стали загонять зверей обратно в клетки. Сытые звери лениво огрызались, раскрывая испачканные в свежей крови пасти.
К Мансуру подошел эдитор. Распорядитель игр был недоволен. Дикие звери стоили дорого. А этот неизвестно откуда взявшийся гладиатор убил сразу двоих.
– Император хочет говорить с тобой, – сказал он.
Мансур медленно повернулся в направлении подиума, где на мраморном кресле сидел император.
– Подойди ближе, – прошептал на ухо эдитор.
Мансур посмотрел на этого человека. Вложил кинжал в чехол. Подобрал меч и спрятал его в ножны. Подошел к девушке, взял ее за руку, поднял с колен и повел за собой. Девушка не сводила с него глаз.
Подойдя к императору, Мансур низко поклонился, прижав руку к сердцу.
– Кто ты? – капризно поджимая губы, спросил император.
– Я Мансур. Воин Махмуд-хана.
– Мансур. Странное имя. Никогда не слышал.
– Мое имя в переводе с арабского значит «победитель».
– А, так ты араб?
– Нет, я из гордого тюркского племени барласов.
Императору уже наскучили незнакомые слова. Он обвел взглядом свое окружение.
– Мой народ просит для тебя свободы, – и император величественно повел рукой, показывая на трибуны, – отпускаю тебя и девушку.
– Благодарю, о справедливейший из справедливых. Да пошлет Аллах тебе долгие годы, чтобы ты мог озарять своих подданных блеском счастья и светом Божественной мудрости. Да обойдут тебя суровые ветры капризов судьбы.
Витиеватость восточного обращения еще на несколько секунд привлекла внимание императора. Он с интересом посмотрел на воина и наконец махнул рукой, отпуская.
Согнувшись в низком поклоне, не поворачиваясь спиной к императору и увлекая за собой девушку, Мансур покинул арену.
Под ареной шли узкие коридоры, подъемные устройства, клетки со зверями, небольшие камеры для ожидающих своей очереди гладиаторов. Сопровождавший их служитель предложил им сесть на деревянную скамью и вскоре привел старую худую рабыню с глиняной чашей в руках. Женщина аккуратно обтерла влажной губкой лицо, руки, колени девушки. Подколола и прибрала волосы.
Устало привалившись к стене, Мансур следил сквозь полуприкрытые веки. У девушки было красивое лицо с правильными тонкими чертами. Высокий лоб, небольшой прямой нос, влажные алые губы. Цвет кожи поражал своей алебастровой белизной.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Оллия.
– Я спас тебя. Ты моя женщина. Поедешь со мной, – без сомнений в голосе произнес Мансур.
Девушка взглянула на него изумленными глазами. Потом в глубине синих глаз, пробившись сквозь пережитый страх и усталость, заплясали веселые искорки.
– А если у меня есть муж? А если он меня не отпустит? – чуть насмешливо, с природным кокетством красивых женщин, произнесла она.
– У тебя нет мужа, – отрезал Мансур, – а если есть и он отдал тебя львам, значит, ты ему не нужна.
От обиды у девушки задрожали губы.
– Да, у меня нет мужа. И нет родителей. Мои родители умерли, и я их даже не помню. Но я свободная римлянка, – гордо проговорила она, вскинув голову.
Мансур молчал. Видя, что ее слова не произвели на воина должного впечатления, Оллия опустила голову и, глядя в сторону, продолжила:
– Я живу с дядей и тетей. Вернее, жила. – Она беззвучно заплакала, вытирая ладонями слезы на лице. – Моя тетя была христианкой. И все, кто были там… – девушка судорожно сглотнула и качнула головой в сторону арены, – тоже. А меня только готовили. Я еще не приняла крещение.
Оллия замолчала, вспомнив, как ночью, закутавшись с головы до ног в плащи, они с тетей Клавдией быстро шли по темным улицам Рима к его окраине. Как, соблюдая осторожность, спустились в подземные галереи. Пугающая тишина, непроглядный мрак, едва разгоняемый небольшим бронзовым светильником, тяжелый, удушливый, сыроватый воздух подвала охватили их. Особенно страшно было услышать глухой стук экипажей, проезжающих по дороге, под которой проходили коридоры. Шурша, сыпалась со стен земля, и чувство, что ты можешь остаться здесь навсегда, похороненный заживо, ужасало.
