Александр Мазин - Белый Волк
Так же привычно был извлечен и разложен пыточный арсенал.
В доме было довольно прохладно, но я вспотел. Нервы.
Правда, я всё еще надеялся, что со мной сначала поговорят, а уж потом начнут резать.
Всё зависело от допросной тактики палачей. Входил ли в то, что Ивар назвал «подготовкой», так сказать, «разогрев» жертвы…
Теоретически я был неплохо подкован в допросной тактике. Я знал, например, что большинство из специалистов форсированного допроса в моем собственном хирде считают, что предварительная обработка жертвы сокращает время получения информации.
Другие полагают иначе. Единой системы нет. Каждый палач подходит к вопросу, так сказать, творчески. За время моего пребывания в викингах я вдоволь наслушался разговоров о том, как следует проводить допросы. Этой «увлекательной» теме посвящалось не меньше времени, чем, скажем, правилам проведения хольмганга. Умение «разговорить» врага считалось настоящим искусством. В нашем хирде были признанные мастера этого дела. Но и любителей тоже хватало. Умение правильно (то есть максимально болезненно и максимально долго) обрабатывать пытуемого входило в здешний «курс молодого бойца».
Но то, что до сего печального момента оставалось для меня теорией, истинные викинги воспринимали очень даже практически. Тем более каждый понимал, что может запросто оказаться и в роли жертвы. Это уж как судьба распорядится. Что есть достойное поведение в этом прискорбном случае, тоже обсуждалось не единожды.
Помните поговорку: «На миру и смерть красна»?
Так вот, каждый скандинавский воин умирал именно «на миру».
Его смерть видели боги. То, как он вел себя в критической ситуации (а что может быть критичнее допроса с применением раскаленного железа), становилось достоянием общественности, передавалось из поколения в поколение и, соответственно, приумножало или приуменьшало славу рода.
Умение же терпеть любую боль, считалось таким же достоинством, как и умение ее причинять.
Увы, я получил совсем другое воспитание и относиться к ожидающим меня пыткам с фатализмом средневекового скандинавского воина не мог. Так что меня очень беспокоило, не начнут ли ребята Ивара пробовать на мне свои палаческие навыки раньше, чем появится кто-то, способный их остановить.
Мне повезло. Мой ярл появился раньше, чем железо накалилось. То есть очень быстро. Влетел в дом, бросил на меня яростный взгляд: «Опять ты!» — и рявкнул на моих палачей так, что те от меня немного отодвинулись. Немного. Палачей не испугал ни мой ярл, ни то, что Хрёрек пришел не один. С ним были Ольбард, Трувор, Ульфхам и, к моему некоторому удивлению, Харальд Щит.
Впрочем, будь с моим ярлом вчетверо больше народу, парни Ивара всё равно не смутились бы. Хрёрек — вождь авторитетный, но они — люди Бескостного. Вот придет Ивар, тогда и разберемся. А пока можно и повременить с порчей моего драгоценного организма.
Отвязывать меня не стали. Да Хрёрек этого и не потребовал. Знал, что палачи заартачатся. А идти на открытый конфликт — себе дороже.
Наконец явились главные действующие лица. Ивар. И его папаша.
Если бы мне потребовалось выбрать, кто из них страшнее, я бы, пожалуй, затруднился ответить.
— Немедленно освободи моего человека, Ивар Рагнарсон! — потребовал Хрёрек. — Что за беззаконие ты творишь!
— Спокойней, родственничек, спокойней, — пророкотал Рагнар. — На своей земле я решаю, что есть Закон. Кому не нравится — может убираться прочь!
— Освободи его — и мы уйдем! — заявил ярл, бросая на меня яростный взгляд.
Я был польщен: из-за моей скромной персоны Хрёрек готов отказаться от будущего великого похода!
— Не торопись, Сокол! — От смешка Ивара у меня кровь застыла в жилах. — Я уже давно чувствовал, что этот твой хускарл отличается от других. Но я думал: в хорошую сторону. А оказывается, он — лазутчик франкского конунга. Что скажешь, Жофруа?
Мне очень хотелось послать его в задницу. Или обложить по матушке. Но здесь так не принято. Здесь хорошим тоном считается вести себя так, будто ты не к столбу привязан, а играешь в шахматы с добрым приятелем.
— Скажу, что твой дружок Жерар не умеет пить, — произнес я как можно спокойнее. — Или совсем с головой не дружит. Потому ему и мерещится всякое.
— Хочешь сказать, что он солгал? — осведомился Бескостный.
— Может, и нет, откуда я знаю?
— Ты не юли! — пробасил Рагнар. — Жерар указал на тебя как на человека Карла Лысого. Это так? Говори или я прикажу пустить в дело огонь!
— Он так сказал, — не стал оспаривать я очевидного. — Но это не значит, что я — человек франкского короля. Я и говорить-то по-франкски не умею, это тебе многие подтвердят.
— Ты считаешь нас совсем глупыми, франк? — ухмыльнулся Рагнар. — Совсем нетрудно притвориться, будто ты что-то не знаешь.
— Ивар! — Я решил обратиться напрямую к Бескостному, потому что помнил: раньше он относился ко мне с симпатией. — Я не держу на тебя обиды за то, что ты сделал. Лазутчик врага — это не та угроза, которой можно пренебречь. Но я не понимаю, почему ты не веришь мне, а веришь какому-то франку! Сотни достойных людей поручатся за меня! Боги свидетели: я не лгу!
Ивар покачал головой:
— Если ты говоришь правду, значит, лжет мальчишка Жерар. А зачем сынку франкского ярла лгать? — произнес он. — В то время как ты сейчас стоишь на пороге смерти и потому готов говорить всё что угодно, лишь бы ее избежать.
Меня охватил гнев, вызванный скорее всего бессилием. Мой ярл стоял в пяти шагах, и я видел, как крепко стиснуты его кулаки. Он мне верил, но сделать ничего не мог. Это была территория Рагнара. Оставалось надеяться только на себя. И на Бога. Хотя заступится ли Бог за того, кто якшается с языческими демонами? Да и креста я никогда не носил, потому что крестили меня еще во младенчестве…
А это вариант! Если я публично отрекусь от Христа, не исключено, что язычники-датчане мне поверят! Потому что, будь я настоящим франком, я бы скорее умер, чем совершил такое.
Я открыл рот, чтобы… И закрыл. Потому что понял, что не смогу. Невозможно. Лучше сдохнуть. Я знал это, потому что… знал.
Собственно, чего мне бояться, кроме смерти. Пыток? Ну, всякие пытки рано или поздно кончаются. Главное: сохранить дух, ясное сознание. Похоже, пришло время понять, чего я стою. Хорошо, что у меня будет ребенок. Значит, мой род не угаснет. Надо же! Начинаю мыслить местными категориями! Я улыбнулся. Терзавший меня страх отступил. Я вспомнил, как, приняв зелье Каменного Волка, парил над зимним озером… Смерти нет. Есть лишь переход в иное качество. И надо совершить его достойно. Кто знает? Может, после смерти я снова вернусь в двадцать первый век? Или попаду еще куда-нибудь…
