Вальтер Скотт - Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине
– Сарацин! – сурово воскликнул шотландский рыцарь, скрывая гнев. – Ты говоришь о супруге английского короля Ричарда, а о ней можно говорить не иначе как о королеве, она не может быть той, в которую, кто бы он ни был, осмеливался влюбиться.
– В таком случае извини, – спокойно произнес эмир, – я совершенно забыл, что вы, рыцари, боготворите женщин благородного происхождения. Вы, странные люди, создаете из женщин предмет поклонения и обоготворения, тогда как они созданы для любви и наслаждения мужчины. Но если ты требуешь почтения этому бренному идолу, который все-таки остается только женщиной, то к ее черноволосой спутнице с большими и выразительными красивыми глазами, ты испытываешь чувство восторга. Да, признаюсь, в осанке и этой красавицы есть что-то небесное и возбуждающее к ней почтение или, по-твоему, поклонение. Да, это так, но в то же время могу тебя уверить, что она сама внутренне возблагодарила бы своего почитателя и возлюбленного, если бы он поступил бы с ней как со смертной, а не как с богиней.
– Неверный! – раздраженно воскликнул сэр Кеннет. – Ты так же должен почитать и ее: она родственница Ричарда Львиное Сердце.
– Почитать ее, – повторил эмир с пренебрежением, – впрочем, отчего же и нет, когда она будет женой Саладина.
– Султан не достоин коснуться губами земли, по которой ходит Эдит Плантагенет! – громко и запальчиво воскликнул шотландский рыцарь, вскочив с постели.
– Что ты сказал, гяур? – Эмир схватился за рукоятку кинжала, его лицо вспыхнуло и зарделось, как раскаленное железо, его щеки, губы, шея судорожно вздрагивали, так что от гнева задрожал каждый волосок его бороды и усов. Шотландский рыцарь, не смущаясь выдержавший гневный порыв Ричарда Львиное Сердце, не испугался и вспыхнувшей ярости сарацина.
– То, что я сказал, – продолжал он, скрестив на груди руки и устремив спокойный взор на эмира, – если бы мои руки были свободны, я готов подтвердить и дать удовлетворение кому бы то ни было, как в конном, так и в пешем бою. И, более того, я сочту даже удовольствием для себя подтвердить это добрым мечом против двадцати таких серпов и шил. – С последними словами Кеннет презрительно указал на изогнутую саблю и маленький прямой кинжал эмира.
Сарацин, однако, успел овладеть собой, его гнев прошел, он опустил руку, схватившуюся за рукоять кинжала будто бы случайно.
– Клянусь мечом пророка, служащим ключом к небу и аду, – воскликнул он, – ты мало дорожишь жизнью, произнося такие речи! Поверь, если бы твои руки были свободны, как говоришь, то и одного правоверного было бы достаточно, чтобы заставить тебя образумиться и, скорее, пожелать видеть их в цепях.
– Лучше бы мои руки отрубили по плечи, – ответил сэр Кеннет.
– Пусть так, – начал снова кротким и мирным голосом эмир, – положим, что твои руки скованы твоим же чувством признательности и дружелюбия, и в этом смысле я вовсе не намерен их пока освобождать. Мы уже испытали нашу силу и мужество и, быть может, придет час, когда мы еще раз вступим друг с другом в бой, и да будет позор тому, кто первый отступит. Но теперь мы друзья, и я ожидаю от тебя помощи и сочувствия, а не оскорблений и вызова на бой.
– Да, теперь мы друзья! – повторил рыцарь.
Прошло несколько минут, в продолжение которых оба они хранили молчание. Запальчивый эмир расхаживал по шатру, словно лев в просторной клетке, который, раньше чем лечь, ищет успокоения после сильного раздражения. Шотландец, будучи намного хладнокровнее, оставался в том же положении, что и во время всего их разговора, также стараясь умерить охвативший его гнев.
– Будем рассуждать спокойно, – первым заговорил эмир. – Как тебе известно, я врач, а тот, кто искренне желает исцеления своей раны, не должен бояться прикосновения врача. Пойми, что я как врач хотел исследовать твою сердечную рану: ты любишь эту родственницу Мелека Рика, твоя гневная вспышка выдала тебя. Сними же завесу, покрывающую твои помыслы, но, если не хочешь, не снимай. Глаза мои и без того проникнут сквозь все покровы.
Сэр Кеннет некоторое время молчал, опустив голову, затем тихо проговорил:
– Да, я любил ее… Я любил ее, как любят благодать небесную, я желал ее благоволения, как желают прощения от небес.
– И ты перестал ее любить? – спросил Ильдерим.
– Увы, я утратил право на это, – ответил Кеннет. – Но, прошу тебя, прекратим этот разговор, твои слова раздирают мне душу.
– Позволь мне задать тебе еще один вопрос, – продолжал Ильдерим. – Скажи мне, выбрав целью своих желаний и стремлений эту высокородную особу, надеялся ли ты, бедный неизвестный воин, что желания твои когда-либо осуществятся?
– Любовь не живет без надежды, – ответил рыцарь, – но моя привязанность походила на безнадежную любовь. Так моряк, который плывет по бурному морю, все время оспаривая свою жизнь у бурной стихии, иногда видит свет маяка, убеждающий его, что берег близок, но с ослабевшим сердцем, изможденный, он не надеется его достигнуть.
– А теперь эта надежда погибла в волнах, и отдаленный свет маяка погас навсегда?
– Навсегда! – ответил сэр Кеннет голосом, будто раздавшимся из глубокой могилы.
– Мне кажется, – заметил эмир, – что если для твоего счастья необходим блеск метеора, то со временем может засветиться огонь маяка, о котором ты говорил. Я уверен, что если бы тебе удалось восстановить свою честь, то твои надежды снова всплывут со дна морского и ты снова отдашься своей восторженной любви и будешь жить несбыточной мечтой. Да, рыцарь, еще раз повторяю, несбыточной, потому что дама твоего сердца, во-первых, королевская дочь, во-вторых, в скором времени нареченная невеста Саладина!
– Я бы очень хотел, чтобы так случилось, – со сверкающим взглядом возразил шотландец, – тогда бы я… – но тут оборвал свою речь: ему самому показалось страшным договорить то, что он и сам считал невозможным.
Сарацин улыбнулся и закончил за него:
– Ты вызвал бы султана на поединок? Не так ли?
– А если бы и так, – высокомерно ответил сэр Кеннет. – Почему же мой меч не может коснуться его в бою?
– Конечно, мог бы, если бы он принял твой вызов. Но мне кажется, он не настолько опрометчив, чтобы решиться в поединке завоевывать невесту королевского дома, а также участь народов, воюющих против нас.
– В таком случае я могу сразиться с ним в первых рядах в бою, – ответил рыцарь, и его горевшие необычайным блеском глаза красноречиво говорили, какой заманчивой была для него эта мысль.
– Да, здесь ты всегда можешь с ним встретиться, – согласился Ильдерим, – он никогда не уклоняется от битвы, когда смелый и отважный рыцарь стоит перед ним. Но не о султане намерен я беседовать с тобой, а только о тебе самом. Прямо тебе говорю: если для восстановления твоей чести у христиан достаточно найти похитителя английского знамени, то я могу тебе в этом помочь. Ты видишь, я следую советам Локмана, который говорит: «Если ребенок пытается ходить, кормилица должна поддерживать его; если непросвещенный желает понять, мудрец должен просвещать его».
