Татьяна Минасян - Белый континент
— Если не будет совсем уж сильных метелей, он простоит несколько лет, — уверенно заявил Оскар Вистинг, когда они отошли от флага на несколько метров, чтобы полюбоваться им издалека. Остальные участники похода смотрели на вещи менее оптимистично и вряд ли дали бы флагу больше двух или трех месяцев, но спорить с ним не стали.
— Надо еще как-то назвать эту равнину, — напомнил Бьолан, и Амундсен согласно кивнул:
— Разумеется, я не забыл. Равнина будет носить имя Его Величества Гокона Седьмого.
Его спутники тоже кивнули, хотя и с некоторым сомнением: пусть традиция действительно требовала от первооткрывателей называть обнаруженные ими земли в честь правителей своей страны, но теперь получалось, что Амундсен так и не дал никаким географическим объектам собственного имени. Руал, словно прочитав их мысли, небрежно пожал плечами:
— Да какая разница, будет в Антарктиде какая-нибудь "кочка Амундсена" или нет? Все равно ведь всем будет известно, что я здесь был!
— Нехорошо, — возразил Хассель. — У нас тут есть "свои" горы, а у начальника — нет. Непорядок.
— Ладно, на обратном пути назовем моим именем какой-нибудь холм, — со смехом согласился Руал и, взглянув еще раз на флаг, принялся отдавать распоряжения. — Все, теперь за работу! Кормим собак, устанавливаем приборы, разгружаем сани, кормим себя…
А дальше снова началась работа. Путешественники измеряли высоту солнца и разъезжали по равнине короля Гокона на санях в поисках наиболее близкой к полюсу точки, устанавливали другие приборы и следили за их показаниями, ремонтировали мелкие поломки у саней и сортировали багаж — словом, делали все то же, что им приходилось делать изо дня в день вот уже почти одиннадцать месяцев. Хотя некоторая разница с обычными рабочими днями все же была: Руал, до этого внимательно следивший за соблюдением режима, неожиданно легко сдался под натиском друзей, которым потребовалось провести измерения ночью, и с тех пор первооткрыватели работали и отдыхали не по часам, а исключительно по собственному желанию. За временем следили, только занимаясь измерительными работами, а все остальное делалось без оглядки на часы, но при этом Руал вскоре заметил, что за каждые сутки он с товарищами успевал переделать даже больше дел, чем раньше, когда работа и отдых проходили строго по расписанию. Через два дня место расположения Южного полюса было определено окончательно — настолько точно, насколько приборы вообще могли ответить на этот вопрос. Эта точка располагалась почти в километре от установленного норвежского флага, и полярники решили поставить на том месте не только второй флаг, но еще и так и не пригодившуюся им маленькую палатку, сшитую Ренне еще на корабле. В этой палатке так никто и не ночевал, ее вообще ни разу не распаковывали и не ставили: группа первооткрывателей не стала разделяться ни по дороге к полюсу, ни во время измерительных работ, и поэтому двухместная палатка не пригодилась. Мысль оставить ее на полюсе пришла ко всем пятерым одновременно, как и многие другие удачные идеи — в том, что создавший ее мастер будет этим крайне польщен, никто не сомневался. А кроме того, все помнили, что до полюса должна была дойти еще одна экспедиция, для которой лишняя палатка и другие вещи могли оказаться бесценными…
— Ребята, вы только гляньте! — завопил Вистинг, забравшись в маленькую палатку, после того, как она была установлена, чтобы получше расправить ее изнутри. Четверо его друзей кинулись к нему и едва не обрушили это только что поставленное жилище, но, как выяснилось, спешили они не зря — на одной из внутренних стенок палатки была пришита широкая полоска кожи, на которой красовалась надпись: "Счастливого пути!", а чуть ниже еще одна: "Добро пожаловать на 90®!" Ренне и другие оставшиеся на корабле путешественники нашли способ первыми поздравить тех, кто доберется до Южного полюса.
Второй флаг был прикреплен над палаткой, а внутри нее Руал прибил к центральному шесту дощечку, отломанную от одного из ненужный ящиков, на которой все пятеро поставили свои подписи. Там же, в палатке он спрятал копии научных наблюдений своей экспедиции и письма в географические общества, к которым его товарищи прибавили письма к своим родным.
— Уверен, эта предосторожность — лишняя, — сказал Хассель, глядя, как Амундсен аккуратно сворачивает все бумаги в трубку и заталкивает ее в банку из-под пеммикана.
— Я тоже, — согласно кивнул Руал. — Но лучше все-таки подстраховаться. Даже если с нами ничего плохого не случится, мы можем из-за чего-нибудь задержаться здесь, и тогда Скотт вернется в Европу раньше нас.
— А ты ему написал, куда именно что надо доставить? — поинтересовался проходящий мимо Вистинг.
— Само собой, — отозвался Амундсен. — Хотя он и сам все прекрасно знает. Но я все равно написал ему лично — ему будет приятно наше внимание. Если, конечно, я не наделал слишком много ошибок в этом их чертовом английском языке!
— Конечно, ему будет приятно, мы ему и палатку оставляем, и мои сани, и вообще целый склад вещей! — усмехнулся Бьолан. — Вот только спасибо мы от его команды вряд ли когда-нибудь дождемся!
— А я не для того это делаю, чтобы он мне спасибо сказал, — отмахнулся Амундсен и скрылся в палатке. Его друзья весь день посмеивались над опоздавшим к полюсу Скоттом, и Руалу, как ни любил он их грубоватые шутки, эти разговоры не нравились. Он отлично помнил, как сильно расстроился, узнав, что Роберт Пири опередил его с открытием Северного полюса. Да он тогда полдня места себе не находил! "Скотт, конечно, человек очень умный, образованный и воспитанный, не то, что я, он наверняка легче перенесет свое поражение, — думал Амундсен, — но все равно ему не может не быть обидно!" И поэтому он старательно придумывал для письма своему сопернику как можно более вежливые фразы и лично собирал ненужные его экспедиции вещи в маленькую палатку и укладывал их там аккуратными рядами. Не забыл он и про соль, спички и пачку галет. Английские путешественники, заглянувшие в палатку, без сомнения, должны были остаться довольны норвежским гостеприимством.
Пару раз у Руала мелькала мысль, что экспедиция Скотта может застать его команду на полюсе, и тогда им придется вместе возвращаться на побережье Антарктиды или, по крайней мере, проделать совместно часть обратного пути. Это было вполне возможно, и Амундсен не мог понять, хочется ему встретиться со Скоттом или нет. Безусловно, посмотреть на человека, который все это время точно так же, как и он сам, зимовал на берегу Южного океана, а потом двигался к полюсу по таким же обледенелым горам и трещинам и сквозь те же самые снежные бураны, было более, чем любопытно. Но при мысли о том, что ему и его друзьям придется долгое время говорить по-английски и следить за своими манерами, в то время, как Скотт и его спутники будут брезгливо морщиться от каждого резкого слова или жеста норвежцев, Руалу становилось тоскливо, и он начинал подгонять остальных полярников, требуя, чтобы они поскорее завершили все работы и приготовились к возвращению домой. Хотя где-то в глубине его души уже тогда жила непонятно откуда взявшаяся уверенность в том, что личной встречи со Скоттом у него не будет — ни в Антарктиде, ни в цивилизованном мире.
