Александр Золотько - 1942: Реквием по заградотряду
Неподалеку взлетела зеленая ракета, это значило, что казачки вышли на след сбежавших командиров. Севка, выглянув из оврага, удивился, как близко взлетела ракета. Они действительно недалеко тогда ушли. Совсем недалеко.
Севка глянул на часы. Посмотрел на карту.
В час немецкий бронеавтомобиль приедет на хутор. Севка оглянулся на Костю, тот посмотрел на карту и кивнул. Ехать немецкой разведке было неоткуда, кроме как по проселку с запада.
Ехать они будут с открытым люком по причине жары. И все вполне могло получиться…
И получилось.
Немцы, похоже, здорово расслабились за последнее время. Они не просто ехали с открытым люком, экипаж 231-го шестиколесника сидел сверху на броне, активно угощаясь фруктами из громадного медного таза. Водитель распахнул свой люк, не обращая внимания на пыль. Встречный ветер, врываясь в машину, хоть немного освежал ее внутренности.
Четыре человека, на несколько минут забывшие о том, что это не прогулка, что вокруг идет война. И умерли эти четыре человека почти в одну секунду. Севка срезал трех верхних тремя выстрелами из «СВТ», а Костя, выпрыгнув на дорогу прямо перед броневиком, застрелил водителя и, вытащив труп через люк на ходу, заглушил мотор.
– Ну? – спросил Севка, когда трупы экипажа были выброшены на обочину. – Что делаем дальше?
– У них почти полный бак, – сказал Костя. – Ну, километров на двести – хватит.
Севка взял из таза грушу, откусил, вытер брызнувший сок с подбородка.
– Так прямо и поедем? – спросил Севка, внутренне удивляясь своему спокойствию.
Что-то в нем изменилось за последние сутки. Сломалось что-то или, наоборот, окаменело, перестало быть гибким. Он уже принял решение. И то, что за решением могло последовать, его не пугало. И не смущало. И не вызывало отвращения.
– Есть другие предложения? – спросил Костя.
– Дед нам новых документов не выдал, – как бы между прочим заметил Севка, выбросив огрызок груши. Тот упал на труп немца-водителя, но Севка внимания на это не обратил. – А у нас документы обязательно спросят, если не по дороге, то возле того самого Трехозерья. Командиры загрядотрядов имеют очень большие полномочия. И думаю, вовсю ими пользуются… Вот и выходит, что нам для выполнения задания нужно забрать наши документы. И поболтать кое с кем из местных жителей. Большая часть казаков с хутора сейчас нас ловит в степи. Так что…
Мальчишки заметили немецкий броневик далеко от околицы. Немец, сидевший на башне, помахал мальчишкам рукой, пацаны крикнули что-то и бросились огородами напрямки к хутору – предупредить старших.
Костя притормозил немного, чтобы дать возможность собраться для встречи почетных гостей всем желающим.
– Ты точно решил? – спросил он у Севки, который, натянув немецкий китель поверх своей гимнастерки и нацепив каску, изображал немца на башне. – Тебе ведь стрелять придется. А там могут быть дети и женщины…
Севка не ответил.
– Как знаешь, – сказал Костя.
Они вкатились в хутор, Севка опустился в башню, обтер с затвора пулемета пыль.
Женщины и дети…
Наверное, это страшно – убивать женщин и детей. Он не смог тогда убить мальчишку-казачонка и чуть не поплатился за это. Всего месяц назад. А теперь?
Теперь он проверит, насколько все изменилось в нем и в мире. Вот пулеметом и проверит…
Народу собралось немного: десятка два баб, молодых и старых, никак не меньше трех десятков детей, визжащих и орущих что-то восторженное, человек пять стариков, убеленных сединами, с крестами и медалями на линялых гимнастерках. И Учитель, построивший в шеренгу с десяток красноармейцев. С оружием, как заметил Севка с некоторым удивлением.
Молодая статная казачка стояла рядом с Учителем и держала перед собой каравай на вышитом рушнике. И несколько молодых девушек с цветами стояли возле нее.
– Праздник… – пробормотал Севка. – Суки…
Наверное, он заводил себя перед тем, что предстояло сделать.
Значит, вооруженных – десяток. Красноармейцы, но жалеть их нечего – ведь не просто так им было возвращено оружие. Заслужили каким-то образом… Понятно, каким…
Учитель поправил ремень с кобурой, подал команду. Красноармейцы стали по стойке «смирно». Даже с некоторой лихостью выполнили команду, задорно.
Как скажете, ребята, как скажете…
Севка стащил с себя немецкий китель, взялся за рукоять пулемета.
Их нужно валить первыми, но тогда Учитель может уйти… А Севке Учитель нужен для разговора. Ой, как нужен!..
А если работать одной очередью, то попадает под огонь и вот та смешливая девчонка с алой лентой в косе. Наверное, ученица этого самого Учителя. И сейчас, дура, вышла встречать немцев не потому, что так уж ненавидит коммуняк, а из любопытства, из гордости, что ее выбрали из всех, признали самой красивой…
Учитель сделал шаг вперед, снял с головы фуражку.
Очередь из башенного пулемета перерубила ему ноги. Люди замерли, не успев понять, что произошло. Ведь все было хорошо. Учитель говорил, что немцы… что теперь все будет по-другому, что новые возможности… а теперь лежит в пыли, которая превращается в грязь от крови, хлещущей из его ран.
Севка отпустил спуск, довернул башню и одной длинной очередью перечеркнул неширокий строй бывших красноармейцев. Никто из них не успел ни убежать, ни даже лечь на землю. Только упасть. Убитым или раненым.
Севка для верности еще раз провел пулеметной очередью по ним, по лежащим неподвижно и по корчащимся от боли. И выпрыгнул из бронеавтомобиля, захватив немецкий пистолет-пулемет.
Костя уже стоял снаружи, держа толпу под прицелом.
– Здорово, станичники! – крикнул Севка. – Привет вам от доблестной Красной армии.
Кто-то из баб всхлипнул.
– Никто не дергается, никто не погибает, – крикнул Севка. – У нас тут разговор к Учителю.
Учитель застонал и попытался расстегнуть кобуру на ремне.
– Дурак, – сказал Севка и ударил Учителя ногой в лицо, не сильно, для профилактики. – Узнал? А ведь еще утром казалось, что все, что больше не свидимся… Обидно?
– Не нужно… – простонал Учитель. – Я вас прошу…
– А как же идея? – спросил Севка, присаживаясь на корточки у раненого. – Или не было никакой идеи? Было желание нагадить, отомстить? Просто продемонстрировать себе, что лучше других, сильнее, умнее…
Учитель уже не стонал – выл.
– Вот так, – сказал Севка. – Вот так – правильно. Ты хотел воевать? Драться с большевиками? Так воюй! Кто тебе не дает? Возьми винтовку и стреляй. Убивай… даже расстреливай, если уверен в своей правоте… Только никакая правота не дает права человеку мучить других. Как бы ни нагулялись здесь красные, как бы ни свирепствовали карательные отряды – евреи, комиссары, но политрук Зельдович не совершил такого, чтобы оправдало твои зверства. И никто из замученных тобой и твоими мальчиками не заслужил. А вот ты…
