Роберт Лоу - Волчье море
Солнце било наотмашь, как молот Тора, поля уже не радовали глаз зеленью, чахлые изгороди кренились, словно спьяну, торчали этакими редкими зубами в кроваво-красной пасти этой земли. Сплошное отчаяние, вот что собой представляет это место.
Показались Финн и Квасир, сопровождая какого-то типа в длинном одеянии, руки спрятаны в рукава, даже по такой жаре. Это оказался монах, судя по выбритой кругом голове; волосы его отливали сизым, как волчья шкура, но взгляд был пронзительным, как у молодого. Звали этого человека настоятель Дудон.
— Что ж, Торговец, — сказал Финн, — брат Иоанн этого не увидит. Жаль, верно?
— Он был занозой в заднице, — угрюмо согласился Квасир, — но это была наша заноза и наша задница.
— Я скорблю о вашей потере, — произнес Дудон. — И она вдвойне горька оттого, что ваш товарищ был моим братом во Христе и погиб от руки предателя.
Он говорил на северном наречии с легким диковинным пришептыванием; выяснилось, что родом он из Байе в Валланде и когда-то последовал за сыном Вильгельма Длинный Меч, когда этого юнца отослали в Байе из Руана, учить язык предков, ибо уже тогда северяне в тех краях — они именовали себя норманнами — мало-помалу забывали о Севере и перенимали обычаи франков.
С тех пор минуло больше тридцати лет, но Дудон неплохо помнил donsk Tunga, наш язык, и только порой запинался на отдельных словах.
— Убит одним из наших, — прорычал Финн. — В спину, безоружный! Твоему Богу, должно быть, надо поставить лишних свечек, чтоб он принял такую смерть — сам знаешь, мы называем ее соломенной?
Дудон улыбнулся и покачал головой.
— Для Господа нашего все смерти едины, — сказал он и, по счастью, не стал христарадить, как я опасался. — В конце концов, это церковь Аарона, лишенного своего сана собственным братом, Моисеем, по велению Божьему, и умершего от позора и горя. Однако же он был принят в лоно Христово.
Не знаю, вправду ли брат Моисея опочил тут или нет, но это не имело особого значения. Мы пришли сюда по двум причинам: во-первых, брат Иоанн не пожелал бы похорон в любой греческой церкви патриархата Йорсалира; во всем городе не нашлось, не считая хилых несторианских и яковитских часовен, достойной Христовой церкви для нашего товарища.
Второй причиной был Ибн аль-Бакилани аль-Дауд, наместник города Йорсалир, правивший от имени Икшида, Мухаммад ибн Туга, правителя Египта, Сирии и Палестины, — как он сам утверждал.
Я слышал достаточно об аль-Дауде, чтобы понимать, сколь непрочно его положение: войск у него мало, а Икшид слишком занят, проигрывая войну против Фатимидов аль-Муизза. Не говоря уже о всех прочих местных царьках, что расплодились, точно черви, в умирающей плоти империи Аббасидов.
Нас в ту ночь окружили стражники, все в доспехах, шлемах и с копьями, их лица скрывали кольчужные бармицы, виднелись только глаза. Они явились, чтобы задержать нас — и не позволить толпе местных разорвать чужаков в клочья.
Меня и Косоглазого они увели. Нас разместили поодиночке в одной из сторожевых башен у Яффских ворот.
Под утро, когда я уже отчаялся согреться в этом стылом каменном мешке и вдосталь наслушался шебуршания мышей в соломе на полу, меня наконец вывели наружу; щурясь от солнечного света, я взобрался по витой лестнице на самый верх башни, где выскобленный дочиста деревянный пол покрывали циновки, а стены были завешаны расшитым полотном.
Меня ждал мужчина в зеленых с белым одеждах, что струились вниз, будто сотканные из воды; на плетеном поясе висел кинжал с изукрашенной самоцветами рукоятью; голову его венчал складчатый тюрбан с зеленым камнем, за который, если это и впрямь смарагд, у нас в Вике можно купить целый хутор.
— Абдул-Хассан ибн аль-Бакилани аль-Дауд, — назвался он на безупречном греческом.
— Орм сын Рерика, — отозвался я. Он вяло махнул рукой.
— Я знаю, кто ты такой. Источник неприятностей.
Не самое лучшее начало, подумал я, вспоминая слова ярла Бранда насчет того, что рано или поздно мне подпалят задницу. Я благоразумно не стал возражать и просто ждал, покуда он открывал небольшую шкатулку на столе и извлекал своими пальцами в перстнях мой оберег, молот Тора, — один кончик зацепился за потемневший от пота кожаный шнурок.
— Значит, вы не верите в Иисуса, — проговорил он, поднося оберег к глазам и пристально рассматривая. — И все же с вами христианский священник — и не ромей из Константинополя, а человек, приплывший сюда с дальних западных окраин мира. Таких редко встретишь в наших краях в эти времена.
— Мы христиане, — поправил я осторожно, — крестились в святой воде, как положено. У тебя в руках знак Христа.
— Я часто думаю, — произнес он ровно, — что мы, правоверные, лишаем себя благодати и удовольствия, не позволяя ремесленникам изготавливать вот такое. Что это, как не чудо двусмысленности? Если сей знак обозначает вашего бога, выходит, христианский Иисус, похоже, потерял свой крест и обзавелся молотком.
— Это знак Тора, — ответил я, признавая очевидное. — Он бог грома, сын Одина и защитник людей.
— Я так и думал. Вы не люди Книги, пусть этот крохотный джинн и мнится могущественнее христианского Бога. — Аль-Дауд с отвращением кинул оберег в мою подставленную ладонь. — Тебя-то он спас, а вот бог священника не позаботился о своем жреце.
Как ни странно, я понял, что эти слова меня разозлили, да еще как.
— А та женщина? Разве Аллах не был снисходителен к ней? — спросил я.
Его лицо не дрогнуло, однако он склонил голову набок, явно удивленный тем, что я знаю имя его бога.
— Она армянка и шлюха, такая же неверная, как вы или христиане. Та богиня, которой она поклонялась, ее предала, как заведено у всех ложных божеств, — проронил он сухо. — Куда интереснее то, почему она и священник погибли от руки одного из твоих товарищей.
— Когда это выяснится, мы были бы рады узнать.
Он вздохнул, задумчиво похрустел пальцами. Его глаза казались угольно-черными.
— У меня на руках двое мертвых кяфиров и несколько раненых правоверных, не говоря уже об уроне, который нанесен имуществу горожан. Едва не случился бунт. Вы провели в городе всего пару часов, пришли из пустыни или из Дамаска. Еще раз спрашиваю: почему убили священника?
Рубаха на спине промокла от пота, ибо голос наместника был весьма холоден. Я развел руками и улыбнулся.
— Спроси у убийцы. Его зовут Хальфред, и, пока не увидел его лицо после беготни по крышам — к сожалению, мы кое-что свернули на бегу, — я даже не подозревал, что это он. До сих пор я считал его другом.
Аль-Дауд в упор уставился на меня, словно норовя вынуть душу.
