Алексей Кондаков - Последний козырь
При этих словах заместитель начальника городского отдела милиции Сохатый громко высморкался в платок и густым, хриплым голосом спросил:
— Как же можно считать законченным то, чего не начинали?
Горюнов резко повернулся к Серову:
— Объясните, Яков Тарасович, что это значит? Вы же докладывали…
— А мне посредников не надо, — медленно, но решительно произнес Сохатый. — Я сам объясню… — Он с шумом вздохнул и не очень членораздельно прохрипел: — У меня по четыре-пять человек в каждом отделении, а всего — около двадцати бойцов. Но…
— Вот и хорошо, — подхватил Горюнов. — Последний срок формирования вашего отряда — завтра к исходу дня. На всякий случай вы должны держать его в полной боевой готовности. Ваши объекты — почта и телеграф.
— …Но это называется не сформировать, а собрать. Собрать я, конечно, могу. Однако для того, чтобы они могли совместно действовать, нужно время…
— Оно у вас еще есть. Но поторапливайтесь.
Наумов заметил про себя: «Чтобы собрать своих людей, Сохатый должен будет завтра дать указания начальникам районных отделений милиции прислать их в его распоряжение. Ну, что ж, один отряд завтра же перестанет существовать».
Горюнов обратился к Лялину:
— Докладывайте, господин штабс-капитан.
Лялин встал, одернул костюм, как мундир:
— В моем распоряжении семьдесят два человека. Отряд приведен в полную боевую готовность.
— Отлично. По общему сигналу частью сил вы должны захватить вокзал, а основными силами — окружную тюрьму. Освобожденных из заключения поставить в строй… Сколько у вас в лазарете выздоравливающих офицеров? — спросил Горюнов у Гохгейма.
— У меня? — робко переспросил Гохгейм. — Позвольте напомнить вам, что я, так сказать, «умертвил», то есть… э-э… подготовил к выписке двадцать пять господ офицеров. Если нас проверят…
— Надеюсь, Ростовское Чека не мудрее одесского раввина, — улыбнулся Горюнов.
— Боже мой, при чем здесь одесский раввин, когда пахнет петроградским равелином? Моисей Львович может имитировать кризис любой болезни, но от этого падает его престиж как врача. И разве после этого я могу рассчитывать на высокопоставленного клиента?
Горюнов поставил боевые задачи и в заключение сказал:
— Время выступления будет сообщено дополнительно… Вам слово, Павел Алексеевич.
Наумов, не меняя позы, — он сидел откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди, — тихо, но с большой внутренней силой сказал:
— Господа, я рад сообщить вам, что отряд особого назначения стремительно движется на город Александровск-Грушевский. Успех рейда предопределен, и десять тысяч военнопленных — а это преданные и закаленные бойцы — станут под трехцветное знамя любезного нашего Отечества… Однако должен оговориться: полковник Назаров нас не удовлетворяет. Энергия порыва способна решать частные и ограниченные задачи. Нам необходима энергия все возрастающего натиска и масштаба. А подобные задачи могут решать только такие люди, как опытный военачальник полковник генерального штаба Горюнов и такой политический деятель, как полковник Серов. — Наумов взял рюмку. — За вас, господа!
… Через несколько дней газета «Донская беднота» опубликовала информацию:
«Донская чрезвычайная комиссия раскрыла крупный белогвардейский заговор в Ростове и арестовала: генерального штаба полковника Лошкарева, работавшего под именем Серова — артиста художественного театра „Гротеск“. Его помощников: штабс-капитана Пщепецкого — артиста Лялина, „советского служащего“ Сохатого (милиция), полковника Сарекова — он же Горюнов (штаб Кавказского фронта), врача Гохгейма…
Кроме того, раскрыта организация „Белый крест“, а также уничтожена шайка известного преступника Галлера и его компаньона Стрижевского, которые наводили ужас на жителей Ростова в 1917–1918 годах».
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Врангель нервно постучал карандашом по тому месту карты, где было обозначена Каховка.
— Противник сумел двумя дивизиями не только форсировать Днепр, но и, захватив Алешки, Каховку, закрепиться! И это произошло в полосе обороны великолепно вооруженного корпуса генерала Слащова. Почему?!
Шатилов почувствовал, что если не смягчить разговор, то генеральские плечи Слащова лишатся если не головы, то уж наверняка погон.
— Господин главнокомандующий, на том участке, где переправились дивизии красных, — он указал на карте городишко Алешки и Корсунский монастырь, — действовала лишь одна наша дивизия. К тому же у красных пятнадцатую дивизию Солодухина и пятьдесят вторую Сибирскую дивизию Блюхера поддерживала Усть-Днепровская флотилия.
Врангель недовольно глянул на своего начальника штаба:
— Тем хуже для Слащова… Прозевать перегруппировку крупных сил красных и позволить им достигнуть тактической внезапности… Но если прозевал, надо же выправлять положение. Никогда еще начало операции не предопределяло ее конца.
— При сложившейся обстановке генерал Слащов не сможет самостоятельно…
— Вот именно, — подхватил Врангель. — А он до сих пор пытается убедить меня, что в ближайшее время сам сокрушит каховскую группировку красных и восстановит положение. Что ты предлагаешь?
— Необходимо корпусом генерала Слащова в теснейшем взаимодействии с конницей генерала Барбовича нанести главный удар на Большие Маяки, Каховку и отрезать противника от днепровских переправ. Это создаст условия для их последующего разгрома.
— Превосходно. Передай боевой приказ и объясни генералу Слащову, что Каховка — это дамоклов меч. Если его вовремя не обезвредить, он способен отсечь наши войска в Северной Таврии от Крыма.
Вернувшись в свой кабинет, Шатилов сразу связался с полевым штабом Слащова, расположенным в Чаплинке и продиктовал содержание боевого приказа.
Наступила пауза.
Наконец телеграфная лента передала резкий ответ Слащова: «О возможности захвата противником тет-де-пона и его пагубном для нас значении следовало думать раньше. Я об этом предупреждал. Более того, я предложил план обороны Нижне-Днепровской зоны. Однако мои предложения даже не изволили рассмотреть… Я сделал все, что мог, но вместо понимания и благодарности получаю необоснованные укоры».
— Передайте, — приказал Шатилов телеграфисту, — сейчас не время для обид. Надо во что бы то ни стало ликвидировать Каховский плацдарм.
Ответ был неожиданным: «С меня довольно, я представляю рапорт об отчислении меня от должности и увольнении в отставку».
