Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова
Отряд был разбит на три равные группы. Одну разместили на правом фланге, другую — на левом, а оставшуюся — в центре, перед самой тесниной.
Вскоре показались головные подразделения английского авангарда — несколько отрядов улан и драгун, мчавшихся во весь опор.
Буры, засевшие среди скал, устроили им достойную встречу, заметно охладившую пыл врага: из строя сразу же были выведены до тридцати всадников вместе с конями. Само по себе неплохое начало дало защитникам выигрыш в две минуты.
Внезапно дрогнула земля, взвились густые клубы белого дыма, взметнулись вихри красного песка и обломки скальных пород. Взрывы следовали один за другим, а когда умолкли, подступ к горному проходу был прегражден сплошной цепью выемок-окопов со своеобразными брустверами[131] из выброшенных динамитом камней и почвы. В этих укрытиях тотчас же разместились решившие стоять насмерть отважные герои: Сорвиголова с отрядом в шестьдесят стрелков, среди которых были Фанфан, Поль Поттер, доктор Тромп, Папаша-переводчик, Элиас, Иохем и другие молокососы, неразлучные его товарищи на протяжении всех этих долгих дней войны. Бойцы сжались и тесно прильнули к земле. Единственное, что выдавало их присутствие, — это выставленные наружу дула винтовок.
Командующий английским авангардом решил одним сильным натиском захватить позицию, защищаемую столь малочисленным отрядом. Проиграли атаку. Грянуло солдатское «ура». Вихрем помчались драгуны.
— Залп! — скомандовал Сорвиголова, когда всадники были на расстоянии четырехсот метров.
Буры выполнили приказ с удивительной четкостью: в одно и то же мгновение справа, слева, в центре раздался сухой треск выстрелов.
Секунда затишья — и снова:
— Залп!
На земле корчились в предсмертных судорогах и катались от боли сраженные на полном скаку люди и кони.
— Вперед! Вперед!.. — командовали офицеры.
Оглушительно ревели горны, солдаты орали, подбадривая себя криками.
— Беглый огонь! — приказал Сорвиголова.
Ошеломляющая пальба в один миг скосила половину всадников. Трудно было поверить, чтобы такой сокрушительный отпор могла дать какая-то горстка воинов, пусть и самых что ни на есть решительных, смелых и дисциплинированных. Однако драгунский полк, сильно поредевший, расстроенный, истекавший кровью, домчался все же до укрытий, занятых непоколебимыми, как скала, молокососами. Кавалеристы топтали бойцов конями, с ходу расстреливали из винтовок, и все — без видимого успеха: их противники держались стойко, не отступая ни на шаг и сметая один за другим первые ряды англичан, тогда как перекрестный огонь с флангов разил последние ряды. Только один взвод — десятка два чудом уцелевших солдат с юным лейтенантом на великолепном коне — прорвался сквозь цепь засевших в окопах героев, но тотчас оказался отрезан от своих.
Сорвиголова и Поль Поттер узнали так запомнившегося им офицера, хотя на нем и не было теперь живописной шотландской формы.
— Патрик Леннокс! — вскричал Жан.
— Сын убийцы! — прорычал Поль с неукротимой ненавистью.
Просвистели пули, и из всего отряда остался в живых лишь командир. Потеряв убитого наповал коня, Патрик повернулся лицом к врагам и заметил Поля, целившегося в него с расстояния в десять шагов. С молниеносной быстротой лейтенант разрядил в бура свой револьвер, но и тот успел спустить курок ружья. Два выстрела слились воедино.
Выронив винтовку, Поль прижал руку к сердцу.
— Умираю… — прошептал он. — Я это знал…
Захрипел и зашатался Патрик. Из простреленной навылет груди фонтаном забила алая кровь.
Однако и перед лицом смерти ярость их не угасла, глаза сверкали вызовом, с губ, покрытых розовой пеной, срывались проклятья: возведенная войной стена взаимного ожесточения по-прежнему возвышалась между ними неодолимой громадой. Сорвиголова наблюдал сквозь завесу дыма и огня эту полную драматизма сцену, но оставить свой пост и броситься между врагами не смог.
Сойдясь, молодые люди вцепились друг другу в горло. Каждый старался отнять у противника еще остававшиеся немногие минуты жизни. И, даже упав и покатившись по земле, хватки своей они не ослабили.
— Будь ты проклят, английский пес! — с трудом выдавил из себя один.
— Бандит!.. Убийца!.. — прошептал другой.
Последние силы покинули их. Взор помутился, руки закоченели. И все же умирающим удалось судорожным движением вскинуть головы.
— Да здравствует королева!.. Да здравствует Англия с ее новой колонией! — промолвил угасающим голосом Патрик.
— Да здравствует независимость!.. Да здравствуют наши свободные республики! — на последнем дыхании произнес юный бур.
И обоих не стало.
В сражении между тем наступило временное затишье. Огонь прекратился. Потери буров оказались сравнительно невелики, но весьма ощутимы для небольшого по численности отряда. Противник все же понес огромный урон. Все подступы к горному проходу были завалены телами убитых и раненых и трупами лошадей. Устрашенный этим зрелищем, командующий решил отказаться от лобовой атаки. Шутка сказать — из строя выбыла половина его войска!
Англичане выдвинули вперед две батареи и направили эскадроны в обход обоих флангов защитников ущелья, чтобы ударить по ним с тыла. Таким образом, они теряли драгоценное время, чего как раз и добивался Сорвиголова.
Прошел час. Если бы молокососы сумели продержаться еще шестьдесят минут, армия генерала Бота была бы спасена. Но возможно ли это?
Фанфан, лежа в окопе между командиром и доктором, услышал последние возгласы Поля и Патрика и, обернувшись, увидел их недвижные тела.
— Боже!.. Поль убит! — вырвалось у него. Две крупные слезы, которых он и не пытался сдержать, скатились по щекам парижанина. Подросток рванулся было к своему другу, но Сорвиголова, подавив подступавшие к горлу рыдания, одернул его:
— Ни с места! Рисковать ты не имеешь права!
— Верно… Бедный Поль!
— Да! Но минутой раньше, минутой позже наступит и наш черед…
Жан был прав: после недолгого перерыва вновь вспыхнула битва — еще более ожесточенная. Английский командующий стремился во что бы то ни стало сломить сопротивление бурского арьергарда, оградившего от него армию генерала Бота, и не собирался останавливаться ни перед какими жертвами, лишь бы уничтожить эту горстку отважных людей.
На защитников африканских Фермопил[132], бросивших вызов целому войску, обрушился новый шквал орудийного и ружейного огня. Стоило буру чуть приподняться, чтобы выстрелить, как тысячи пуль навсегда пригвождали его к земле. С замиранием сердца замечал Сорвиголова, что с каждой минутой все реже взвивались светлые дымки, по которым судил он о численности оставшихся в живых товарищей. Сколько их еще у него — сорок, пятьдесят, шестьдесят?
