Сергей Булыга - Царское дело
— А пить будешь чего, Маркел Петрович? — спросила Параска.
— То же, что и ты, — сказал Маркел.
— Так что я? — ответила Параска. — Я женщина скромная. Я, может, только винца пригублю. — И вдруг засмеялась и сказала: — Оно у меня особое, немецкое, называется мальвазия. Слыхал про такое?
— Пивать такое не пивал, — сказал Маркел, — но нашивал.
— Как это нашивал?
— А так: аглицкому гентельману Баусу, королевину послу, бояре мешок мальвазии пожаловали, ну, я и отнес.
— У нас, конечно, целого мешка не будет, — сказала Параска, присаживаясь рядом, через угол от Маркела, — но по чарочке нальем. Нюся, принеси бутылочку.
Нюська принесла, поставила на стол и села рядом с мамкой.
— Наливай, — сказала Маркелу Параска.
— Так как же мне… — начал было Маркел.
— Да ладно ты, Маркел Петрович! — весело сказала Параска, и глаза у нее еще ярче засверкали. — Чего уж там! От судьбы не уйдешь… Наливай!
Маркел налил по самый верх и даже немного с горкой и еще, через верх, на покрывало, на так называемую камку. Вино было красное, как кровь! Маркел сглотнул слюну и громко (громче, чем хотел) сказал:
— Ну, с Богом!
И быстро, одним махом выпил. Вино было очень сладкое, и сразу захотелось огурца. А Параска пила медленно и поверх чарки поглядывала на Маркела. Взгляд у нее был такой, что просто сшибал с ног! Маркел аж зажмурился.
А когда открыл глаза, Параска уже выпила и теперь только облизала губы. Губы у нее стали блестящие…
И тут Нюська вдруг заговорила:
— Ты же, дядя Маркел, еще не знаешь, как меня украли. Я же тебе не рассказывала. Это я мамке рассказывала, и там всем во дворце, а ты ничего еще не слышал.
— Ну и что? — недовольно сказала Параска. — Расскажешь еще. — И, опять повернувшись к Маркелу, продолжила: — Напугали девчонку нелюди… Она там, во дворе, возле колодца, играла, и как они откуда подскочили, просто непонятно. И сразу в охапку ее, в полушубок увернули и бежать. И дальше через тын. Посреди двора все это было! И время было не такое позднее. Но хоть бы одна свинья заступилась! Или хоть бы мне сказала. Я же тут бегала, кричала, я же сколько тут слез пролила, и хоть бы кто словечко замолвил. А ты говоришь…
И вдруг повернулась к Нюське и сказала:
— А ты чего уши развесила? Посмотри, что за окном! Ночь черная! Иди, приляг. Прошлую же ночь и глаз, наверное, не закрывала.
— Не закрывала, — согласилась Нюська.
— Вот и иди закрой. А если что, я тебя позову.
Нюська смотрела на Параску и не шевелилась.
— Чего смотришь? — сказала Параска. — Я тебе ясно сказала? Вот как сладкий пирог резать буду, так сразу позову. А сейчас иди, иди!
Нюська с очень недовольным видом поднялась, вышла из-за стола и медленно ушла за печь. Стало тихо. Параска сказала:
— Жалко мне ее. Ох жалко! Сиротиночка моя.
Маркел тоже молчал, не зная, о чем говорить. Потом, немного осмелев, налил еще по чарке.
— Ох, грех какой! — тихо сказала Параска, но чарку взяла, чокнулась и выпила — уже быстрее первого. И покраснела!
— Что ты такая невеселая? — спросил Маркел.
— Так у нас сегодня бабка померла, — сказала Параска.
— Какая бабка?
— На службе. Нянька царская. Ей было сто лет! И все жила, жила… Думали, она никогда не помрет. А как государь преставился, загоревала она. Не ела, не пила. Говорила: «Извели Ванюшу злые люди». А сегодня утром померла.
— А! — сказал Маркел. — Видел я эту няньку. — И, помолчав, продолжил: — А я думал, что у тебя на службе, может, какая беда.
— Нет, на службе, слава Богу, тихо, — сказала Параска. — Не едем мы в Углич. Телятевская, моя боярыня, похлопотала. Я же, говорит, царицына боярыня, никуда я не поеду. И к своему Яшке. А ее Яшка, младший сын, он при покойном государе с большим саадаком стоял, это же какая сила! И Яшка сразу к Годунову. И Годунов сказал: ладно. Теперь мы при новой государыне, Ирине. Супруге государя Федора. А знаешь, кто эта Ирина? Годунова родная сестра! Вот почему он теперь всем заправляет. Что Ирине скажет, то она Федору в уши и вложит, и он то и говорит. Вот кто у нас теперь истинный царь! И все это знают.
— А Бельский что? — спросил Маркел.
— А что ему? — ответила Параска, усмехаясь. — Скользкий змей! Его голыми руками не возьмешь. А уже казалось, Годунов его сейчас раздавит, уже на хвост наступил. Но тут бояре смотрят, что Годунов уже слишком много силы взял, и стали понемногу подаваться к Бельскому. И полки стали шататься! Ну, и Годунов не стал своего счастья испытывать и помирился с Бельским. Больше для виду, конечно. Теперь Бельский едет воеводой в Нижний. А Нагие — не такие ловкие, и их вместе с царевичем отправят в Углич. Жалко государыню Марию, а еще жальче царевича. Ну да у каждого своя судьба. И это их царское дело. А наше с Нюсей дело маленькое: никуда не едем, остаемся здесь. Так что если желаешь, то можешь столоваться у меня. Я много не возьму.
— Ну, я, — сказал Маркел. И не договорил, смутился.
— Чего ты все время краснеешь? — спросила Параска. — Может, тебе еще налить? Так я налью!
Она уже сама взяла бутылочку и налила и себе, и Маркелу. Они чинно чокнулись и выпили. Теперь они оба пили медленно и поверх чарок смотрели один на другого. У Маркела закружилась голова. Он отставил чарку и сказал:
— Помнишь, я тебе говорил, что куплю тебе бусы? Так что мне теперь бусы! Я теперь, знаешь, кто? Да я теперь такой, что я тебе не только бусы, а еще шубу куплю. Какую пожелаешь! А вот здесь… — И Маркел повернулся к стене. — Ковер повесим! Персиянский, я такие видел. Лавки парчой обобьем. А…
И тут он замолчал, потому что Параска как-то очень странно на него смотрела.
— Что с тобой? — спросил Маркел.
— Так, ничего, — ответила Параска. — Тут сегодня ко мне на службу один человек приходил. Из Ливонии, из тамошнего города Вендена. Понимаешь, почему он приходил?
— Ну? — только и спросил Маркел.
— От супруга моего известие принес, — строгим голосом ответила Параска. — Жив мой супруг Гурий Корнеич. И скоро обратно вернется. — И тут же спросила: — Чего ты такой грустный? Чего больше не краснеешь?
— Так, ничего, — сказал Маркел, а у самого аж в висках застучало. — Чего тут радоваться? Вон, твой дядя Тимофей говаривал, что Гурий — еще та птица!
— Ну, какая птица — мой супруг, это не тебе с дядей решать, — грозно сказала Параска. — Может, для вас он что другое, а для меня — орел! И я буду его ждать. Не нужны мне чужие ковры! И чужие бусы, и чужие шубы. Чего ты здесь ночью расселся? Я женщина порядочная, замужняя, а он мне наливает, спаивает! Да кто тебе это позволил?
