Генрих Майер - Дочь оружейника
– Я пойду к другому.
– Не торопись, душечка, – говорил Берлоти, смеясь. – Соломон не отказывает тебе решительно, только не хочет взять твоего залога.
– У меня нет ничего Другого.
– Полно, моя красавица, пойми, чего я хочу, и ты будешь сама очень богата.
– Благодарю, – проговорила Жуанита с досадой. – Я не хочу вас слушать, потому что вы говорите одно и тоже всем женщинам.
– Правда, моя милочка, что я иногда говорил это, но уверяю, что сегодня я не лгу, потому что никогда еще не чувствовал того, что испытываю теперь.
– Не верю, вы обманываете меня, как других.
– Приходи сегодня ужинать со мной, и ты удостоверишься, что я действительно люблю тебя.
– Нет, я не хочу, чтобы мне выцарапали глаза.
– Кто осмелится дотронуться до твоих хорошеньких глазок?
–; Да та красавица, которую вы прячете от всех.
– Кто тебе сказал это?
– Вы сами, на пиру у ван Нивельда – разве вы забыли?
– Diavolo! – проговорил богач, почесывая затылок. – Я проболтался. Это дурно!
Помолчав немного, он взял руку Жуаниты и сказал нежно:
– Но ведь ты слышала также, что это родственница моего друга Перолио.
– Это не мешает вам любить ее.
– Ты не понимаешь меня… я говорю родственница, но я уверен, что она гораздо ближе ему.
– А хороша она?
– Не так как ты, – отвечал старик, воспламеняясь и теряя осторожность, – она белокурая, как все здешние женщины.
– Покажите мне ее.
– Не могу. Фрокар просил меня, чтобы никто не подходил к красавице. Она обедает одна, и два солдата Черной Шайки стерегут ее дверь. Если Перолио узнает, что я ослушался его…
– Вы очень боитесь его? – спросила Жуанита.
– Разумеется, боюсь.
– Тем хуже для вас, – сказала цыганка, отдергивая сою руку. – Знайте, синьор Берлоти, что я полюблю только храброго человека.
– Да и я не трус, моя красавица, только не хочу, чтобы меня убили, как собаку. Разве ты не знаешь начальника Черной Шайки?
– Я никогда его не видала, но если встречусь с ним, то ручаюсь, что не испугаюсь его, не опущу даже перед ним глаз.
Соломон был в восторге от красоты и смелости молодой девушки: он опять схватил ее за руку и успел поцеловать ее, вскричав:
– Как ты прекрасна! В твоих жилах течет южная кровь!
– Оставьте меня! – вскричала Жуанита, отталкивая старика. – Я цыганка, уличная плясунья и певица, но не позволяю целовать себя каждому. Я люблю, кого хочу и предупреждаю вас, что ревнива и не потерплю соперниц.
– Разве у тебя могут быть соперницы? – говорил Соломон убедительно, воображая, что в состоянии возбудить любовь молодой девушки.
– А ваша спрятанная красавица? Покажите мне ее, дайте поговорить о ней, и я поверю вам.
Ростовщик не решался, но цыганка видела, что старик не в силах сопротивляться и потому продолжала с поддельным увлечением:
– Вы думаете, синьор Берлоти, что я пришла сюда за тем, чтобы выманить у вас денег? Это был только предлог.
– Я был уверен в этом, – отвечал старик, довольный ее словами.
– Я пришла, – продолжала она нерешительно и опуская глаза, – потому что ваши черты и ваши слова разбудили во мне воспоминания о моем отечестве.
– Ты итальянка? Я был уверен в этом.
– Наконец, я пришла потому, что вы меня пригласили..
– И хорошо сделала, моя ненаглядная! – вскричал старик, обезумев от волнения. – Я одену тебя в шелковые, золотые материи, осыплю тебя драгоценными камнями.
– Мне ничего не надобно, я не торгую моей любовью. Я отдаю ее тому, кого изберу.
Эти слова еще более поразили ростовщика, забывшего свою скупость, свою старость и готового упасть на колени перед уличной комедианткой.
– Но вы знаете, – продолжала хитрая цыганка, – что в любви итальянка хочет владеть всем или ничем!
– Все твое! – вскричал Соломон с жаром. – Ты будешь моей повелительницей.
– Постарайтесь прежде успокоить мою ревность, покажите мне вашу племянницу, если хотите, чтобы я пришла с вами ужинать.
– Это твое условие, капризная красавица? О женщины! Когда вы чего захотите, трудно противиться вам.
Жуанита смотрела так страстно на старика, что он не мог отказать ей ни в чем и сказал, подумав немного:
– Ты увидишь ее, мой хорошенький демон, я исполню твое желание. Только прошу тебя, – продолжал Соломон, – не упоминай перед ней имени Перолио.
– Это отчего? Вы сами сказали, что она его… родственница, или еще ближе.
– Вот видишь, я не уверен в этом. Фрокар так хитер, что, вероятно, обманул меня. Послушай, ты войдешь к ней с дорогим нарядом, который ей предложишь… разумеется, не от меня.
– А от кого же?
– Меня просили предложить ей несколько подарков, чтобы она не очень скучала, но хотя за них платит Перолио – его не надобно называть.
– Хорошо, я буду осторожна.
– Ступай же за мной. Я, как ребенок, повинуюсь тебе.
И подав Жуаните богатые материи и наряды, он повел ее в верхний этаж через длинный, темный коридор в галерею, в конце которой была комната пленницы. Когда ростовщик и цыганка вошли к дочери оружейника, сердце Жуаниты сжалось от горести. Бедняжка Мария сидела в углу в такой грустной задумчивости, что даже не слыхала, как к ней вошли. Только когда Соломон начал говорить с ней, она как будто проснулась, подняла на него свои чудные глаза, наполненные слезами, потом обратила их на цыганку.
– Я привел к вам молодую девушку, – сказал старик, – с подарками от того, который любит вас нежно и составит ваше счастье. Не плачьтесь и взгляните на эти наряды.
– Благодарю вас, мессир! – сказала Мария тихо, но с достоинством. – Мне ничего не нужно. Я вас прошу об одном – отпустите меня домой, к матушке, и я буду молить Бога, чтобы он послал вам покойную старость.
Грустные слова девушки тронули Берлоти, хотя ему не понравилось, что она упомянула о старости перед Жуанитой.
– Я рад дать вам свободу, мое дитя, – сказал он добродушно, – потому что мне совсем не весело видеть ваши слезы. Я бы сейчас отпустил вас, но не смею. Подождите немного; скоро придет особа, которая принимает в вас участие, и соединит вас с вашими родными. Поверьте, что я буду тогда радоваться не меньше вас.
Ростовщик говорил правду. Видя много таинственного в отношениях Перолио и молодой девушки, он боялся попасть в неприятную историю и притом ему хотелось оправдать себя в глазах цыганки, которая его совершенно очаровала.
– Зачем вы обманываете меня? – возразила Мария. – Старики должны говорить правду.
Соломон поморщился.
– Старость должна внушать почтение и доверенность, – продолжала девушка, – зачем же вы принуждаете себя лгать?
– Уверяю вас, что я ни в чем не виноват и даже ничего не знаю…
– Разве я могу верить вам? Зачем вы скрываете имя моего похитителя и место, где я нахожусь? Отчего вы не назовете мне ту особу, которая, по-вашему, сведет меня к родителям?
