Сергей Слюсаренко - Друзья бога
— Я тоже, — только и смог выдавить из себя Топо. — Но тут… С моим товарищем беда. Мне надо немедленно увидеться с аббатом Марео.
Ждать долго не пришлось, аббат спешил следом за Анной в сопровождении герцога.
— Рад вас видеть, молодой человек! — сказал герцог, не проявив при этом никаких признаков радости.
— Благодарю вас, ваше высочество, но неотложные дела требуют от меня срочно отбыть вместе с падре. Мой товарищ в беде.
— Да-да! — Герцог явно обрадовался. — Не смею вас задерживать.
— Что случилось, Топо? — встревожился Марео.
Рикки вкратце рассказал, что случилось с ними в Венеции, специально для герцога сделав упор на том, что произошло недоразумение. Марео мгновенно оценил ситуацию.
С этого момента рассказ продолжил Джанкарло, поскольку он знал и понимал последующие события лучше.
— Было очевидно, что дело не терпит промедления. Тем более, герцог сам предложил мне помощь, а именно в конном транспорте. Вот мы и выступили немедленно в Венецию.
— Извините, падре, а эти, — Андреа кивнул на закрытую дверь каюты, желая таким образом напомнить, что воины с крестами на одеждах находятся здесь, на корабле, — ваши всадники апокалиптические. Кто они?
— Это моя охрана. Меня всегда сопровождает охрана, но обычно мы не ездим верхом. — Марео постарался быстро прекратить разговор на эту тему.
В это мгновение в дверь каюты постучали, и вошел Травалини.
— Разрешите? Я должен проверить состояние здоровья моего капитана! Казематы сырой Венеции — не самое лучшее место для молодого растущего организма. Так же, впрочем, как и для старого.
— Спасибо, я вполне хорошо себя чувствую, — попытался отказаться от услуг врача Андреа.
— Сейчас мы узнаем, как вы себе чувствуете. — Травалини извлек из кармана стетоскоп. — Доверьтесь профессионалу.
Врач заставил Андреа задрать рубашку и после многократных слов «Дышите — не дышите», проверки пульса и перкуссии удовлетворенно сообщил, что все в порядке.
— Не покидайте нас, у нас хоть и скромная вечеря, но я буду рад видеть вас здесь. Жаль, нечего выпить. Все вынесли эти мерзавцы. — Андреа оправил рубашку и вернулся в свое кресло. Хоть он и говорил, что чувствует себя прекрасно, ноги его пока плохо держали.
— Я думаю, есть вариант. Вы забыли про нашего канонира. Я уверен на сто процентов, что англичане не позарились на его напиток, приняв его за жидкость для технических нужд. Но поверьте, это именно то, что нам нужно. — Травалини скромно устроился на диване рядом с аббатом.
Через несколько минут Мокей в неизвестно где раздобытой свежей белоснежной рубахе явился в капитанскую каюту, прижимая к животу темную бутыль с водкой.
— Я хочу поблагодарить вас, мои друзья, и вас, падре, вы мне не друг, вы мне заменили отца, за все, что вы сделали для меня сегодня. За вас! — Андреа поднял стакан с огненным напитком и залпом осушил его. За ним последовали остальные.
— Но, — Травалини осторожно прожевал кусок солонины, прислушиваясь к своим ощущениям, и обратился к Марео, — я очень удивлен, откуда вы, падре, из какой преисподней привели госпитальеров?
— Да, — после некоторой паузы ответил Джанкарло, — видимо, мне придется рассказать все. Все тайное когда-нибудь становится явным. Но, господа, то, что я расскажу, не должно выйти за пределы этой каюты.
Задумавшись ненадолго, Марео поправил свой балахон, скорее не от того, что тот был не в порядке, а для того, чтобы собраться с мыслями.
— Много лет назад, даже много сотен лет назад, выходцы из Амалфи, купцы, перевозили паломников в святые земли. Они же, чтобы отдать дань господу нашему и труду паломников, восстановили госпиталь, который разрушил басурманин, египетский халиф Хаким, — начал свой, судя по всему, долгий рассказ Марео. — При госпитале построили церковь Марии Латинской, богослужения в которой отправляли монахи-бенедиктинцы. Само собой, во враждебном окружении, а иного в стране сарацин и ждать было нечего, жизнь монахов была трудна. Но вот когда на землю Иерусалимскую пришли рыцари Первого крестового похода, провозглашенного Урбаном II под командованием Готфрида Бульонского, произошли воистину чудесные события. При осаде Иерусалима воины Христовы испытывали большой недостаток в продовольствии, так как никто не рассчитывал на долгие военные действия. Но Жерар Авенский, тоже амалфиец, глава монашеского братства, самоотверженно пытался помочь своим единоверцам во время осады. Он стал сбрасывать с крепостных стен осаждающим хлеб.
Аббат Марео так увлекся рассказом, что даже встал, голос его звучал с волнением и верой, словно он сам был участником тех давних событий.
— Естественно, коварные мусульмане схватили его и, привязав к высокому столбу, подняли над крепостными стенами. Они думали, что крестоносцы прекратят стрельбу по городу, чтобы не попасть в своего. Но великий Готфрид был тверд в своих убеждениях. Он понимал, что гибель за Господа нашего Иисуса — это высшая честь для монаха, и отдал артиллерии приказ стрелять. Осаждавшие ждали чуда, они верили, что Господь придет к ним на помощь, но вражеский огонь уничтожил их орудия, и осаду были вынуждены снять. Иерусалим взяли чуть позже и не за счет бомбардировки, а за счет личного мужества Готфрида, ворвавшегося на крепостную стену с одним из соратников. И каково же было изумление, когда оказалось, что Жерар жив! Именно его подвиг сломил дух осажденных мусульман и поселил среди них сомнения в вере. Ведь камни из баллист, которые летели тогда в город, превращались в хлеб, чудесным образом спасая святого Жерара от гибели. Хотя, возможно, спасло его другое.
Аббат замолчал и задумался на мгновение. Ровно настолько, чтобы опять наполнились бокалы и были осушены за веру. Мокей слушал с некоторым сомнением, но не мешал рассказчику.
— Потрясенные чудом многие рыцари Крестового похода вступили в монашеское братство госпитальеров и уже совсем скоро под мудрым руководством Жерара, братство превратилось в монашеский орден. Велики были дела этого ордена. Многие рыцари пали, защищая пилигримов, многие стали известны своими славными деяниями в Европе. Ну и конечно, могущество ордена обеспокоило власти Ватикана. Нестяжательство и подвижничество рыцарей-госпитальеров позволили скопить несметные богатства, которые уходили только на благие дела и не доставались папскому престолу. Знания, которыми овладел орден, в первую очередь в области медицины, раздражали церковную власть.
Тут аббат замолчал и задумался. Судя по всему, история, им рассказанная, каким-то образом касалась и его, вызывая скорбные воспоминания.
