Александр Дюма - Двадцать лет спустя (часть первая)
— Я? Я верю в преданность, ну, например, как верят имени, данному при святом крещении, которого еще недостаточно одного, без названия поместья. Конечно, бывают люди, более или менее преданные, но я предпочитаю, чтобы в глубине их преданности скрывалось еще кое-что другое.
— А что хотел бы скрывать в глубине своей преданности ваш друг?
— Мой друг, ваше преосвященство, владеет тремя великолепными поместьями: дю Валлон в Корбее, де Брасье в Суассоне и де Пьерфон в Валуа. Так вот ему бы хотелось, чтобы одному из поместий было присвоено наименование баронства.
— Только и всего? — сказал Мазарини и весь сощурился от радости, что можно будет вознаградить преданность Портоса, не развязывая кошелька. — Ну, мы устроим это.
— И я буду бароном? — воскликнул Портос, делая шаг вперед.
— Я уже говорил, что будете, — сказал д’Артаньян, удерживая его на месте, — и его преосвященство подтверждает вам это.
— А чего желаете вы, господин д’Артаньян? — спросил Мазарини.
— В будущем сентябре, монсеньор, исполнится двадцать лет с тех пор, как кардинал Ришелье произвел меня в лейтенанты.
— Да. И вам хочется, чтобы кардинал Мазарини произвел вас в капитаны?
Д’Артаньян поклонился.
— Ну что же, в этом нет ничего невозможного. Посмотрим, посмотрим, господа! А теперь, какую службу предпочитаете вы, господин дю Валлон? В городе или в деревне?
Портос раскрыл рот, но д’Артаньян снова перебил его:
— Господин дю Валлон, так же как и я, больше всего любит что-нибудь из ряда вон выходящее, какие-нибудь предприятия, которые считаются безумными и невозможными.
Эта хвастливая речь пришлась Мазарини по вкусу. Он задумался.
— А я, откровенно говоря, рассчитывал дать вам своего рода поручение, связанное с пребыванием на одном месте, — наконец сказал он. — У меня есть кое-какие опасения… Но что это?
В приемной послышался какой-то шум и громкий говор, и в ту же минуту дверь в кабинет распахнулась. Вбежал покрытый пылью и грязью офицер.
— Господин кардинал! Где господин кардинал? — кричал он.
Мазарини подумал, что его хотят убить, и подался назад вместе со своим креслом. Д’Артаньян и Портос выступили вперед и заслонили кардинала от вошедшего.
— Послушайте, сударь, — сказал Мазарини, — что это вы врываетесь ко мне, точно в трактир?
— Только два слова, монсеньор! — сказал тот, к кому относилось это замечание. — Мне необходимо немедленно и с глазу на глаз переговорить с вами. Я де Пуэн, караульный офицер Венсенского замка.
По бледному, расстроенному лицу офицера Мазарини понял, что тот привез какое-то важное известие, и знаком велел д’Артаньяну и Портосу отойти в сторону.
Они ушли в глубь кабинета.
— Говорите, говорите скорей! — сказал Мазарини. — Что случилось?
— Случилось, ваше преосвященство, то, что герцог де Бофор убежал из Венсенской крепости.
Мазарини вскрикнул и, побледнев еще больше, чем офицер, привезший эту весть, откинулся без сил на спинку кресла.
— Убежал! — повторил он. — Герцог де Бофор убежал!
— Я был на валу и видел, как он бежал.
— И вы не стреляли?
— Он был вне пределов ружейного выстрела, монсеньор.
— Что же делал господин Шавиньи?
— Он был в отлучке.
— А Ла Раме?
— Его нашли связанным в комнате герцога. Во рту у него был кляп, а рядом валялся кинжал.
— Ну а этот его помощник?
— Он оказался сообщником герцога и бежал вместе с ним.
Мазарини застонал.
— Монсеньор, — сказал д’Артаньян, подходя к кардиналу.
— Что такое?
— Мне кажется, что вы, ваше преосвященство, теряете драгоценное время.
— Что это значит?
— Если вы сейчас же пошлете погоню за герцогом, его, быть может, еще удастся задержать. Франция велика: до ближайшей границы не меньше шестидесяти миль.
— А кого мне послать за ним? — сказал Мазарини.
— Меня, черт возьми!
— И вы поймаете его?
— Почему же нет?
— Вы беретесь задержать герцога де Бофора, вооруженного и окруженного сообщниками?
— Если бы вы приказали мне поймать дьявола, монсеньор, я схватил бы его за рога и привел к вам.
— Я тоже, — сказал Портос.
— И вы? — сказал Мазарини, с изумлением смотря на них. — Но ведь герцог не сдастся без отчаянного сопротивления.
— Ну что же, бой так бой! — воскликнул д’Артаньян, и глаза его засверкали. — Мы уж давно не бились, не правда ли, Портос?
— Бой так бой, — сказал Портос.
— И вы надеетесь догнать его?
— Да, если наши лошади будут лучше, чем у них.
— В таком случае берите всех солдат, каких найдете здесь, и поезжайте!
— Это ваш приказ, монсеньор?
— Даже письменный, за моей подписью, — сказал Мазарини, взяв лист бумаги и написав на нем несколько слов.
— Прибавьте еще, монсеньор, что мы имеем право брать всех лошадей, какие нам встретятся на пути.
— Конечно, конечно, — сказал Мазарини, — служба короля! Вот вам приказ, поезжайте!
— Слушаю, монсеньор.
— Господин дю Валлон, — сказал Мазарини, — ваше баронство сидит на одном коне с Бофором. Вам остается лишь поймать его. Вам, любезный господин д’Артаньян, я не обещаю ничего, но вы можете требовать от меня все, что захотите, если доставите герцога живым или мертвым.
— На коней, Портос! — воскликнул д’Артаньян, хватая за руку своего друга.
— Я готов, — с величайшим спокойствием сказал Портос.
Они спустились с широкой лестницы, прихватывая по дороге встречавшихся солдат и крича: «На коней, на коней!»
Их набралось человек десять.
Д’Артаньян и Портос вскочили на Вулкана и Баярда.
Мушкетон сел на Феба.
— За мной! — крикнул д’Артаньян.
— Вперед! — добавил Портос.
И пришпоренные кони помчались, точно бешеный вихрь, по улице Сент-Оноре.
— Ну, господин барон, — сказал д’Артаньян, — я обещал дать вам случай подраться и, как видите, исполнил свое обещание.
— Да, капитан, — ответил Портос.
Они оглянулись. Мушкетон, вспотевший больше, чем его лошадь, летел за ними на изрядном расстоянии. Позади него скакали галопом десятеро солдат.
Испуганные горожане выбегали из домов. Встревоженные собаки провожали всадников громким лаем.
На углу кладбища Святого Иоанна д’Артаньян сбил с ног какого-то человека. Но не такое это было событие, чтобы стоило ради него останавливаться, и всадники продолжали нестись вперед, словно у лошадей выросли крылья.
Увы, на свете нет ничтожных событий, и, как мы увидим дальше, это маленькое происшествие едва не погубило монархию.
