Вера Космолинская - Коронованный лев
— О та, конечно… — немного взволновался Таннеберг. — Но мне не хотелось бы забпыть — мы еще не представфились друг другу, — он уверенно протянул широкую ладонь. — Капитан Генрих фон Таннеберг.
Мы ответили той же любезностью, представившись. На мгновение Таннеберг задержал мою руку в своей и чуть прищурился.
— Простите, я не мог где-то вфидеть вас раньше?
— Вряд ли, — твердо сказал я, чуть ли не раньше, чем он закончил вопрос.
Он пожал плечами.
— Что жш, господа, — он хитровато попереводил взгляд с одного из нас на другого и произнес банальнейшую по последним временам фразу: — Я рад, чшто мы больше не вфоюем!
— Будьте осторожней в ближайшее новолуние, — сказал я непоследовательно и подмигнул в ответ на возникшее на его лице озадаченное выражение, будто просто шутил. — Когда становится темно, люди от страха порой теряют разум.
И кивнув ему напоследок, я отправился забрать из-под навеса Танкреда. Рауль, излучая некоторое неодобрение, последовал за мной. Уж кому и проявлять тут неодобрение…
— Зачем ты это сказал? — негромко спросил он.
— А зачем ты завернул сюда? Чтобы нарочно устроить тут эту резню? Чтобы просто что-то наконец случилось?
— Если уж ты хотел что-то сказать, ты мог бы выразиться более явно.
— Чепуха, это лотерея. Никому и ничего не собираюсь объяснять. — Я довольно резко затянул отпущенную подпругу, заслужив косой задумчивый взгляд коня, и заскочил в седло. — Я даже не знаю, доживет ли он до завтрашнего дня, нет ли еще кого-то из разбойников поблизости, точно ли им всем крышка, скоро ли прибудет его пресловутый отряд, так ли безобиден этот мелкий паршивец Выскочка. Я даже драться сегодня ни с кем не собирался!..
— А я думал, тебе полегчает, — проговорил Рауль с легкой насмешкой, беспечно помахивая кончиком поводьев.
— Ничего подобного, — отрезал я. — Ты думал, что полегчает тебе!
— А разве не полегчало? — невинно удивился Рауль.
Что ж, зато теперь мы гораздо лучше представляем себе, на что способны…
XIII. Химера
Едва мы вернулись домой, мне вручили записку:
«Если ты думаешь, что это смешно, ты ошибаешься. Из твоего самоустранения не выйдет ничего хорошего».
Подпись отца была ни к чему, больше некому было такое мне оставлять, не говоря уж о том, что у меня не оставалось ни малейших сомнений в почерке. На словах же мне передали, что он куда-то ушел и будет поздно, возможно, завтра. Сообщить, где он именно, он нужным не счел, впрочем, это было логично, если он собирался побывать во многих местах.
Вместе с запиской мне передали письмо, которое я едва не выронил, прежде чем прочел надписанные строчки или успел осознанно распознать печать с горностаем. Рауль совершил движение, будто уже собирался его подхватить. Но я только сжал его крепче, удивляясь и злясь оттого, что руки задрожали. Поколебавшись секунду, я вскрыл его тут же, на месте — Рантали прибыли в Париж минувшим вечером, должно быть, сразу после того как мы заходили к ним, и были бы рады, если бы мы оказали им честь своим визитом сегодня или завтра. Полагаю, они были не прочь услышать от нас последние новости, ведь мы прибыли на несколько дней раньше, да и друзей в Париже помимо нас, у них было не много.
Я поинтересовался, остался ли кто-нибудь дома. И получил ответ — никого.
— Как насчет визита вежливости? — спросил я Рауля.
— Увы. Лучше без меня, — отговорился он очень мягко. — Мне нужно навестить сегодня кое-кого.
Я кивнул.
— Тогда, наверное, лучше завтра…
Конечно, можно было бы отправиться и в одиночестве, но ведь Жанна формально в трауре, и хоть совершенно ясно, что именно меня она хотела бы видеть, а ее брат прислал приглашение больше всего ради нее, вежливей было бы явиться в компании. Но — тянуть время, значит, «самоустраняться»? Эта мысль меня кольнула.
Да черт с ней, с этой мыслью, просто если все домыслы окажутся правдой, разве не лучше не подвергать всех возможной опасности?!.. И разве сумею я продержаться до завтра с этими сумасшедшими мыслями? Нет. И это совершенно ясно. Что бы ни было, лучше узнать это раньше. А отрицательный результат — будет самым желанным результатом. Но будет ли он окончательным? Это уже не важно. Пусть хоть какой-то.
Я не развернулся от дверей и не отправился к Ранталям немедленно только по одной причине — следовало все-таки соблюсти какие-то приличия и избавиться от следов жуткой истории, произошедшей в «Старой виселице». Это ведь был не просто грязно-мутный осадок в душе, но и насквозь пропитавшая нас пыль, частички пороха и засохшая брызгами на одежде кровь. От одного представления, что я мог об этом позабыть, я снова стал себе противен.
Но Рауль был прав, все открытия насчет самих себя лучше сделать как можно раньше, чтобы потом уже ничто не могло вывести нас из строя, даже отвращение к самим себе. И кто знает, заполучив свои таланты, сумеем ли мы после удержаться и не заходить слишком далеко, куда может завести только кажущаяся необходимость и невинность, зовущаяся «святой простотой»?
Мы велели принести в наши комнаты побольше воды, и я направился к себе с решимостью, с какой древние римляне вскрывали себе вены — как раз в ваннах. Как мне ни хотелось немедленно написать ответ о том, что приглашение принято, но писать это такими руками было бы преступлением похлеще богохульства и «оскорбления величества». Следовало для начала их умыть.
Изгаженную одежду я сорвал почти сразу же, казалось, она пропахла отбросами и тленом. На самом деле, так оно и было. Нет, одним лишь «умываньем рук» тут не обойдется… Я позвонил и велел принести воды поскорее, даже если она будет лишь чуть теплой. В ожидании побродил по комнате волком, уронил кувшин для умывания, обругал себя, взял себя в руки и все-таки написал письмо в самых кратких, хоть и изящных выражениях, о том, что приглашение с радостью принято. На всякий случай я не стал уточнять, что приду один. Хотел я того или нет, я уже начал играть в какую-то странную игру, стремясь не раскрывать всех карт. Да и знал ли я свои карты? Мои решения могли меняться каждую минуту. Следовало взять их под контроль. Но как не оставить себе свободу для импровизации?
Наконец согревшуюся воду мне принесли, письмо было отправлено, а Мишель извел меня вопросами, в каком платье я предпочитаю отправиться на званый ужин. Неважно, главное — в чистом, в котором я никого не убил. Мишель принес гранатовый с серебром костюм, тот самый, что был на мне во время нашей последней случайной встречи с Ранталями. Что ж, раз змее свойственно кусать свой хвост — пусть круг замкнется.
