Анри Кок - Сиятельные любовницы
— Я всегда жила с нею.
— Но… у вас нет, как у нее, страсти к театру?..
— Нет.
— Вы не поете?
— О, нет!.. Но я тоже немного музыкантша…
— А!.. Вы играете на фортепиано?..
— Немного.
— О, я с ума схожу от музыки!.. Поэтому-то…
Даниэло Четтини хотел было сказать: «Я желал сделаться любовником Габриэли», но вовремя остановился и добавил:
— Поэтому-то я считал за честь быть представленным одной из наших величайших певиц. — И продолжал, указывая на фортепиано: — Сеньора, если вы удостоите, в ожидании вашей сестры…
Не заставляя просить себя, Анита села за инструмент.
Странное дело, эта девочка, которая не могла спеть самой простой арии, обладала, как музыкантша, истинным талантом. Она выучилась музыке сама, одна и тайком выучилась она играть на фортепиано, она не была ученой пианисткой, но у нее был слух, ее исполнение не изумляло, а восхищало.
Она сыграла сонату Себастьяна Баха, потом неаполитанскую тарантеллу, которую заучила, слышав ее раза два или три, и положила ноты.
Даниэло Четтини пел довольно приятно, он знал два или три романса и спел их под аккомланимент Аниты.
Пробило полночь, а они все еще сидели за инструментом.
Нужно было расставаться.
Но где ж Катарина?
— Она, верно, уснула в своем будуаре, — весело сказал Четтини.
— Ведь она же хотела с вами поговорить, сеньор…
Угодно вам?
— Нет, нет! Ради Бога, не беспокойте ее! Я приду завтра, вот и все.
— Хорошо, приходите завтра.
Даниэло вернулся на другой день, на третий и так продолжалось целую неделю кряду; Габриэли при этом никогда не показывалась.
Но каждый вечер он видел Аниту.
Что же делали они в эти вечера? Занимались музыкой?.. Как бы не так! Если б мы и сказали это, никто бы не поверил. Анита любила Даниэло до того, как узнала его, из-за его сходства с Гваданьи; она полюбила его сильнее, когда познакомилась с ним. Со своей стороны Даниэло полюбил Аниту за ее чисто женственную прелесть, скромность, нежность и целомудрие. Он полюбил ее безумно и готов был решиться на все, чтоб обладать ею.
Зная от сестры об ее успехах, однажды вечером Габриэли, посчитав минуту благоприятной, вдруг явилась перед любовниками.
Даниэло стоял на коленях перед Анитой. Он быстро встал.
— К чему беспокоиться, сеньор? — сказала, улыбаясь, Габриэли. — Присутствие сестры не должно прерывать нежности мужа и жены.
— Мужа? — повторил Даниэло.
— Конечно же! — ответила Габриэли. — Вы любите Аниту, мою дорогую, добрую сестру. Я отдаю ее за вас с пятнадцатью тысячами унций золотом. Вы отказываетесь?
— Нет!.. О, нет! Я принимаю с радостью!
Пятнадцать тысяч золотом! Это около двухсот тысяч франков! Подобного рода приданое не часто приходилось получать в 1764 году сыновьям нотариусов. Теперь же все изменялось…
Свадьбу справили в особняке Габриэли, но молодые супруги сняли себе небольшой домик в городе, в котором они должны были жить, пока певица будет оставаться в Парме. Затем они уехали во Флоренцию.
После бала Габриэли хотела сама проводить свою сестру в нанятый дом.
Они остались в брачной комнате.
— Довольна ли ты мной, Анита? — спросила Катарина.
— Ты все, что есть доброго на земле!
Катарина улыбнулась.
— Правда, — ответила она, — надо мной могут посмеяться, но мое поведение было просто героизмом… Подурнеть, чтобы разонравиться человеку — это бы еще ничего, но добровольно внушить ему отвращение — это жестоко! Наконец-то Даниэло твой!..
И наклонясь к Аните, потому что вошел Даниэло, она прошептала:
— Завтра утром ты скажешь мне, действительно ли приятно выйти замуж за человека, которого любишь…
На другое утро Габриэли не имела надобности расспрашивать сестру: нежная томность, разлитая по ее лицу, страстная благодарность, с какой она смотрела на мужа, говорили больше, чем могли бы сказать все громкие фразы. Габриэли вздохнула.
— Действительно, — подумала она, — существует рай и в этом мире, но я никогда не узнаю его. Ну, если я не могу быть ангелом, буду продолжать жизнь демона… Рай не для меня… да здравствует ад!..
В благодарность за великодушие Филиппа, потому что это он дал приданое Аните, Габриэли еще пятнадцать месяцев оставалась в Парме.
Потом она отправилась в Рим обнять отца, спокойно жившего небольшим домом, подаренным ему Катариной, и пожать руку старому Габриэли.
Она давала представления во многих городах Италии и Германии.
Наконец, в 1768 году она отправилась в Петербург, куда уже давно приглашала ее Екатерина II.
Это путешествие через всю Европу показалось ей очень долгим и скучным. Думая о своей дорогой Аните, сколько раз в течение этого путешествия Габриэли сожалела о разлуке с сестрой.
— Я была тогда глупа! — говорила она сама себе. — Анита была моей единственной привязанностью; я не должна была жертвовать ею ради удовольствия сеньора Даниэло.
Но Анита любила его… И утирая слезу, Габриэли продолжала:
— Нет, я не сделала ошибки, выдав ее замуж, потому что она счастлива. Я не имею права жаловаться…
На другой день по приезде в Петербург Габриэли была представлена царице.
— Сколько вы желаете получать? — спросила Екатерина у Габриэли.
— Десять тысяч рублей.
— Десять тысяч! Но я не плачу таких денег моим фельдмаршалам.
— Прикажите же, ваше величество, и им петь.
Екатерина нахмурила брови, но тотчас улыбнулась и сказала:
— Хорошо. Я вам дам десять тысяч рублей.
В 1768 году в Петербурге было уже три театра, но так как Екатерина вызвала Габриэли для себя, то певица дебютировала в придворном театре в Эрмитаже, который был соединен арками с Зимним дворцом.
В Петербурге, как и в Вене, в течение почти двенадцати лет, Габриэли, певица и куртизанка, не имела недостатка ни в овациях, ни в любовниках; между тем она была уже немолода. Но годы, начинавшие омрачать ее красоту, щадили ее голос. Кроме того, она была хорошо принята при дворе. Царица сразу выразила к ней свою благосклонность, которая никогда не изменялась. Не было праздника в Эрмитаже и в Царском Селе без Габриэли и, когда случайно — случай еще часто представлялся — певица была не в духе, чтобы присутствовать на каком-либо из этих торжеств, когда ей случалось отвечать отказом на любезное приглашение императрицы, эта последняя вместо того, чтобы сердиться, подобно герцогу Аркоскому, весело покачивая головой, говорила:
— А! Понимаю! Габриэли сегодня не в духе. Оставим ее.
И тем все кончалось.
Один только случай из жизни Габриэли за те двенадцать лет, которые она провела в России, стоит рассказать, потому что он рисует нравы двора Екатерины II.
