Александр Дюма - Сын Портоса
— Да, монсеньер, — сказал Уолтон, — я прискакал прямо из Парижа с новостями для вашего высочества.
— Хорошими или плохими?
— С теми и с другими, монсеньер.
— Тогда, сударь, сначала выслушаем плохие новости!
— Вам больше не следует полагаться на герцога Заксе-Эйзенахского, который, отступая под натиском французов, командуемых Монкларом, глупо позволил окружить себя на рейнском острове неподалеку от Страсбурга.
— Да, — побледнев промолвил принц, — вы правы — это плохая новость, хуже того — катастрофическая! — Он вытер пот со лба тыльной стороной ладони и властно потребовал: — Дальше, сударь, говорите скорей!
— Монсеньер, вы не должны рассчитывать на шестьдесят тысяч человек, с которыми обещали снять осаду с Фрейбурга и вновь занять Лотарингию…
— Почему?
— Его императорское величество, от кого вы ожидали этой поддержки, бросает все свои войска на подавление восстания в Венгрии.
— Черт!
— Более того, его министры считают позицию Франции настолько сильной, что решили принять без обсуждений все ее условия, выдвинутые на мирных переговорах в Нимвегене.
Слушатель Уолтона стал белее носового платка, которым он вытирал лицо.
— Таким образом, — продолжал шпион, — армия, собранная под Базелем, с которой вы намеревались снять осаду с Фрейбурга, сегодня утром выступила в Вену, получив приказ маршировать как можно быстрее, чтобы поскорее покончить с мятежниками.
— Все мои надежды и ожидания превращаются в ничто! — воскликнул принц, охваченный гневом. — Черт бы побрал этого герцога Заксе-Эйзенахского, а заодно и моего шурина, императора Леопольда![59] Двое Варов[60] — один трус, другой — клятвопреступник! Кто возместит мне их легионы? — Он вскочил, дрожа от злобы и тяжело дыша, расстегнул воротник, словно намереваясь пронзить кинжалом обнаженную грудь. — На этой земле мне больше не во что верить — поруганы и клятвы, и семейные связи, и воинская честь!
Принц, казалось, вот-вот задохнется, но пересилив себя, он опустился на стул, устало махнув рукой.
— В вашем бочонке еще осталась желчь, чтобы излить ее на меня?
— Монсеньер, я покончил с плохими новостями.
— Правда, — вы ведь сказали, что у вас есть и хорошие. Ну, говорите. Надеюсь, дальнейшие сообщения будут поприятнее.
— Судите сами, монсеньер. Во-первых, ваше высочество осведомлены о том, что у французов под Фрейбургом не достает артиллерии.
— Но она будет туда доставлена. Я слышал об установке новой батареи.
— С орудиями новой системы недавнего изобретения?
— Вот именно, и притом страшной разрушительной силы.
— Весьма вероятно, но пройдет немало времени, прежде чем батарею можно будет использовать.
— Вы так полагаете?
— Разумеется, монсеньер, ибо орудия бесполезны без соответствующих снарядов и пороха. А фургоны с ними застряли в Вогезских горах. Понадобится несколько дней, чтобы выкопать и вытащить их. Они должны были прибыть к месту завтра вечером, но вовсе там не появятся, если, конечно, этим заняться.
— Что вы имеете в виду?
— Фургоны эскортируют драгуны — самое большее, тридцать человек. Для безопасной местности этого вполне достаточно — ведь ваших солдат здесь больше нет. Но я переговорил с одним вольнонаемным капитаном, и он со своими пятьюдесятью головорезами поджидает фургоны в Кольмаре, чтобы захватить их.
— Вы это сделали?
— Они ждут приказаний, монсеньер. И более того. Услышав, что в Нимвегене будет подписан мир, множество бравых парней, обожающих войну, так как она дает им средства к существованию, дезертировали. И теперь в Оппенау собралось около восьмидесяти тысяч человек.
— Восемьдесят тысяч солдат в Оппенау — всего за несколько лье отсюда?
— Я знаком с большинством их вожаков еще по фландрской кампании. Так почему бы мне не привести их под знамена вашего высочества? Таким образом, монсеньер, у вас будет целый легион, который вы можете повести к победе и богатой добыче — или к смерти.
Принц нахмурился.
— Вы предлагаете мне партизанскую войну?
— Любой способ войны пригоден, если он ведет к победе.
— Я командующий армией, а не атаман шайки разбойников!
— Какой толк от командующего, если у него нет армии! — ответил Уолтон с дерзкой смелостью, несколько улучшившей мнение о нем Жоэля.
— Вы наглец, сударь!
— Подумаешь! Я считаю ваше высочество слишком разумным, чтобы обижаться на слова. Как по-вашему, кем были соратники Ромула?[61] Бандой негодяев, собравшихся в горах для организованного грабежа, именуемого победой. А отряды наемников, собранные Дюгекленом для сражений с королем Наваррским?[62] А рыцари, помогавшие Вильгельму Завоевателю захватить Англию?[63] Авантюристы! Позвольте же этим отчаянным людям восстановить ваши права. Вы можете составить из них полки и сделать их главарей историческими лицами подобно тем, кто жег города под командой маршала Тюренна,[64] грабили Лотарингию под руководством Креки, опустошали Германию вместе с Густавом Адольфом[65] и едва не уничтожили вашу империю, сражаясь под знаменами Валленштейна![66] Кроме того, ваше высочество не должны терять времени. Час близится! Взятие Фрейбурга французами будет означать ваше бессилие помочь тем, кого вы привели к гибели, — вся Европа увидит это; завтра она начнет вас презирать, а потом и вовсе отвергнет. Вы желаете играть роль вашего дяди Карла IV — превратиться в разоренного голодного изгнанника?[67] Ну что ж, у вас уже есть в этом отношении некоторый опыт! Хотите, чтобы Людовик XIV бросал вам кусочки территории, словно кости собаке? Хотите править тремя епархиями с Тулем[68] в качестве столицы? Если вы такой принц и генерал, то разрешите откланяться! Подумать только — ради вас я выпытывал секреты парижских интриганов, притворялся торговцем ядами, рискуя быть заживо соженным из-за нескольких жалких кошельков с золотом! Ну, ничего — я найду себе более смелого, честолюбивого и предприимчивого господина, чем ваше высочество!
«Автор», наконец, обрел аудиторию, ибо Жоэль жадно слушал, стараясь не упустить ни слова. Что касается Терезы, то она слыхала подобные монологи и раньше, так что красноречие Уолтона на нее не действовало. Сидя на скамье, она молча плакала, закрыв лицо руками.
Принц Лотарингский задумался. Будучи начитанным человеком, он пробормотал по-латыни:
— Qui jacet in terra поп habet unde cadat.
