Три мушкетера. Д'Артаньян - Фере-Флери Кристин

– Так где эти чертовы дети, которых надо образумить? – спросил Людовик, оглядывая обращенные к нему лица.

– Они здесь, Ваше Величество, – тут же отозвался де Тревиль. – Полны раскаяния, просят прощения, осуждают себя.

Король приблизился к маленькой группке мушкетеров, стоявших по стойке смирно, и сказал с нарочитой суровостью.

– Судить не их дело. Судить могу я, и только я!

– Сир, мы молим вас о прощении, – произнес Атос.

Людовик нахмурился – извинение показалось ему слишком формальным. Взгляд задержался на д’Артаньяне – в роскошном зале его драный колет выглядел особенно жалко.

– Откуда этот юнец? – осведомился он.

– Его зовут д’Артаньян, Ваше Величество, – ответил де Тревиль.

– Так это вы нанесли удар Жюссаку, от которого он никак не может оправиться?

Ришелье раздраженно взглянул на гасконца, который поднял взгляд на короля и ответил с удивительной самоуверенностью.

– Да, Ваше Величество, но я дал ему удар взаймы, а он почему-то мне его не вернул.

Капитана мушкетеров не порадовала юная самонадеянность новичка, и, воздев взгляд к небу, он занялся разглядыванием потолка. Зато король позабавился, и у него на губах обозначилась легкая улыбка.

– Я нахожу, что вы весьма отважный молодой человек.

– У меня нет другого богатства, сир, однако все, что есть, в распоряжении Вашего Величества.

Людовик задумчиво вгляделся в лицо д’Артаньяна.

– Ну, так и берегите свое богатство для меня, а не тратьте на безрассудства. Двадцать человек за два дня – непомерно, невероятно. Его святейшеству придется обновлять гвардию каждые три недели, а мне – издавать жесточайшие указы. Но на этот раз отпускаю вас, господа. А молодому человеку дадим возможность прилично одеться.

К д’Артаньяну тут же приблизился слуга и протянул туго набитый кошелек.

– Однако предупреждаю, – король помолчал, прежде чем закончить, – следующий дуэлянт сгниет на галерах.

Людовик был уже у дверей, когда добавил в качестве заключения:

– Я на галерах не был, но, кажется, там даже хуже, чем в Англии!

Господин де Тревиль и его мушкетеры не прошли по коридорам Лувра незамеченными – часовые в знак приветствия ударяли в пол алебардами, а слуги сбегались поглазеть на героев дня. Все были довольны неприятностями кардинала: его боялись и не любили. Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян старались сохранять покаянное выражение лица, однако гордились собой.

Внезапно д’Артаньян остановился: в толпе слуг он увидел прелестную Констанцию Бонасье – в скромном синем платье, с корзиной, полной кружевных воротничков. Она, казалось, удивилась встрече не меньше молодого человека.

– Так вы не убиты? – спросила девушка с радостью, которую пыталась скрыть.

– Еще нет, за что и прошу прощенья. Вам придется принять жильца, – ответил д’Артаньян, расплываясь в улыбке.

Увидеть ее – и так скоро! Он на такое не рассчитывал. Воистину, это самый чудесный день в его жизни!

– Как жаль, – за шуткой Констанция спрятала волнение, – а я-то уже заказала доски для гроба!

– И правильно сделали, мадам, – вмешался Портос, твердой рукой увлекая за собой д’Артаньяна. – Неизвестно, останется ли он жив после вечеринки, которая его ждет.

Мушкетеры привели нового товарища в кабачок в старинном квартале Парижа. Дым там стоял коромыслом. Портос и д’Артаньян устроились у стойки, заказав еду и выпивку. Гасконец задумчиво взвесил в руке королевский кошелек. Никогда в жизни он не видел столько денег.

– Вот ты и разбогател, – весело сказал Портос.

– Отец мне всегда говорил, что деньги – хорошие слуги, но плохие хозяева.

– Согласен! Значит, ты нас угощаешь!

Д’Артаньян рассмеялся и кивнул. Они чокнулись и поглядели на Арамиса, который стойко сопротивлялся обольщениям хорошенькой блондинки, успевшей выпить не одну рюмочку.

– Бедняжка, – вздохнул Портос, – ей не на что надеяться.

– Неужели? – удивился д’Артаньян.

– Арамис – человек с правилами.

– Она… замужем?

Портос с любопытством взглянул на гасконца. Честное слово! Наивности провинциальных юнцов, кажется, нет предела!

– Не думаю. Дело, однако, в другом. Арамис у нас иезуит и колеблется между церковью и армией. Поутру хочет быть полководцем, а к вечеру – епископом. Ни тому, ни другому замужние женщины не помеха.

Д’Артаньян проследил удивленным взглядом за подвыпившей молодкой, которую оставил Арамис: теперь она пыталась очаровать Атоса, сидевшего за столом, облокотившись на руку. Он, похоже, не замечал ее вовсе и затуманенным взором смотрел на стоящую перед ним бутылку.

– Зря мы позволили сидеть ему одному, – заметил д’Артаньян. – Атосу до того грустно, что камень расплакался бы, глядя на него.

Портос пожал плечами.

– Наш друг не один, он всегда со своими демонами: топит их в вине, но те, похоже, научились плавать.

К ним подошел Арамис. Он похлопал гасконца по плечу и, указав на Портоса подбородком, очень серьезно сказал:

– Не знаю, что он тебе говорил, но уверен, что сплошное вранье.

– Он сказал, что вы благородный дворянин…

– Ну, вот видишь! Держи с ним ухо востро: если Портос берет тебя под крыло, значит, не прочь утащить к себе…

Гасконец покраснел и повернулся к Портосу, тот засмеялся:

– Почему бы и нет? Я люблю все, что могу положить себе на тарелку.

– Так можно наесться до отвалу, – заметил юный провинциал.

– Очень редко, – величественно изрек Портос. – Дело в том, что я никогда не ем дураков.

Они засмеялись.

– Кстати, жаль! – заметил Арамис. – Был бы всегда сыт.

Громкое пение прервало их беседу, и мушкетеры хором подхватили веселый мотив.

Любовь? Тоска? Да какая разница! В этот вечер мушкетеры с новым другом праздновали победу!

Глава VI

На заре следующего дня не всем вставалось легко – мушкетеры провели бурную ночь, и закончилась она поздно.

Портос крепко спал. В хорошей компании, как привык.

Арамис раздвинул шелковые занавеси алькова, бесшумно поднялся, шепотом прочитал молитвы, крестясь после каждой, оделся и на цыпочках подошел к двери. Последний взгляд на мирно спящую ночную подругу, улыбка, воздушный поцелуй, и он исчез.

В скромной комнатке, снятой у Констанции Бонасье, д’Артаньян расхаживал в одной рубашке. Остановился у окна и стал следить за девушкой, которая хлопотала во дворе вместе с прачками. Вот она складывает чистые простыни – каждое движение кажется юному гасконцу чудом. А он вообще ложился сегодня? Неизвестно. Его занимала одна-единственная мысль: как заговорить с очаровательной хозяйкой, в которую он уже по уши влюблен. «Доброе утро, Констанс…» «Констанс, вы хорошо сегодня спали?» «Констанс, не хотели бы вы…»

«Констанс, а если бы мы…». Нет, нет, все это никуда не годится. Что же говорят женщине, если хотят понравиться? У себя в Гаскони он такому не учился. Да, он умеет драться. Да, он не трус. Но в любовных поединках пока ничего не смыслит.

Атоса разбудил топот сапог: лестница содрогалась от тяжелых шагов. Он приподнялся на подушке и неожиданно увидел рядом на кровати молодую незнакомую женщину, всю в крови. Она была мертва. Атос в ужасе провел рукой по постели, нащупал в смятых простынях кинжал и поднес к своим глазам.

– Ни с места! Взять его!

Три гвардейца кардинала высадили дверь, ввалились в комнату и арестовали Атоса. Он и не думал сопротивляться, все еще находясь во власти винных паров.

С судом над королевскими мушкетерами никогда не медлили. В тот же вечер Атос предстал перед судьями – суровыми господами в черных одеждах и шапочках на голове.

Его обвиняли в убийстве. Наказание – смертная казнь.