Понсон дю Террайль - Грешница
Баккара хотела принять своего дерзкого соблазнителя в той самой хорошенькой гостиной, где шесть лет тому назад барон д’О. выставил так много роскошных вещей. Она развалилась на кушетке, придвинутой к камину, и облокотилась на стол в позе женщины, ожидающей лицо, вмещающее в себе, в ее глазах, весь мир.
Вскоре колокольчик известил ее о прибытии посетителя.
Было одиннадцать часов: Шерубен был точен… вполне точен.
Прошло около двух минут, наконец, вошла горничная и подала карточку Оскара де Верни.
— Просите, — ответила Баккара, не поднимая головы и не поворачиваясь.
Шерубен вошел. Он на минуту остановился на пороге, взглянул вокруг себя и с досадой увидел, что будущая жертва, вместо того чтобы ждать его в будуаре, приняла его в своей гостиной.
Он сразу понял, что Баккара была женщина далеко недюжинная.
Когда дверь отворилась, Баккара немного приподняла голову и, увидев его на пороге, улыбнулась и указала ему рукой на стул.
Горничная вышла, и Баккара осталась вдвоем с гостем.
Надо сказать, что Шерубен, идя к Баккара, дорогой сочинил хорошенькую речь, которую и приготовился сказать ей. Он уже заранее сообразил свое положение и, предвидя, что его примут холодно и презрительно, приготовил уже «несколько эффектных фраз и несколько таких взглядов, против которых, по его мнению, нельзя было устоять. К несчастью для него, он во всем ошибался.
Программа, составленная им, положительно не годилась, так как Баккара не выказывала ни холодности, ни гнева, ни презрения.
Она подала ему руку и просто сказала:
— Садитесь подле меня, ужасный ребенок.
Этот эпитет был сказан шутливым тоном и без всякой досады, что окончательно сбило с толку Шерубена,
— Действительно, — сказал он, — заслуживаю вполне название ужасного ребенка, потому что…
— Позвольте!.. — перебила она. — Прежде чем говорить о делах, я перебью вас…
— Слушаю.
— Хотите чаю? — спросила она, смеясь.
— Благодарю!
— Ну так мы теперь потолкуем.
Шерубен поклонился и начал было обдумывать новую речь.
— Знаете ли вы, каких, например, трудов стоило мне вразумить графа Артова?
— По какому поводу?
— Да по поводу вашего пари, — ответила она просто. Шерубен посмотрел на нее.
— Я не понимаю вас, — сказал он.
— Ну, так я объяснюсь проще… Слушайте меня… Вообразите себе, что граф принял это пари серьезно.
Она сделала ударение на последнем слове.
Шерубен привскочил на своем месте.
— Да, я тоже считаю это пари серьезным? — вскрикнул он.
Баккара начала опять улыбаться.
— Ну, если я вам укажу на одно небольшое препятствие, — сказала она, — то вы, верно, согласитесь со мной… я была хороша, а может быть, и теперь еще не дурна; я всегда славилась своею бесчувственностью — вот романическая сторона этого пари… Вы уже теперь рискуете своею жизнью, чтобы соблазнить женщину, у которой нет сердца.
Шерубен поклонился.
— Теперь мы взглянем на обратную сторону медали… Если действительно я такая, то вы только потеряете время и проиграете пари… дело довольно важное, так как вас тогда убьет граф.
— И будет вполне прав.
— Хорошо!.. но… если вы выиграете? (И при этом Баккара посмотрела на молодого человека так насмешливо, что он невольно покраснел.)
— Если вы его выиграете, — продолжала она между тем, — то вы составите себе состояние… ну, позвольте, возможно ли предположить, чтобы человек ценил свою любовь в двадцать пять тысяч франков годового дохода?
Эти слова поразили как громом Шерубена.
Баккара говорила ему, не стесняясь, что он держал постыдное пари — невозможное для порядочного человека…
Шерубен покраснел, как школьник, пойманный в какой-нибудь шалости.
На губах Баккара мелькнула едва заметная насмешливая улыбка, и эта-то улыбка окончательно смутила Шерубена.
— Послушайте, — продолжала она, — вы вели себя в отношении меня как неопытный школяр. Вам сказали, что у меня нету сердца, — может быть, это и правда.
— Я этого теперь не думаю, — пробормотал он.
— Это все может быть; но прежде чем было держать это постыдное пари, вам не мешало бы навести сперва некоторые справки.
И молодая женщина, на которую чарующий взгляд Шерубена не производил ни малейшего действия, смотрела на него и продолжала смеяться.
— Я поняла бы, — продолжала она, — держать пари, не рассчитывая на денежный выигрыш. То есть если бы вы сказали «я хочу быть любим этой женщиной, которая никого не любит» вместо того, чтобы заявить то громко в клубе… тогда, может быть, и была бы еще для вас какая-нибудь надежда тронуть меня, но…
Она улыбнулась и не докончила своих слов.
— Так вы считаете, — проговорил Шерубен, несколько оправившись от смущения, — мое пари проигранным?
— Мне кажется… если разве только…
— А, условие? Посмотрим, в чем оно заключается!
— Ну, — сказала она, — заключим условие… и не будем более говорить, и продолжайте, если хотите, бывать у меня…
— Я не понимаю вас, — сказал Шерубен.
— А между тем это так понятно.
— Как?
— Милейший мой, — сказала Баккара, — позвольте мне предположить, что во мне вас больше всего пленяет обещание графа дать вам пятьсот тысяч франков…
— Как вы могли это предполагать? — проговорил Шерубен с притворной гордостью.
— Отложим в сторону ваше самолюбие — я убеждена, что вы отказались бы от них с охотой… если бы я только могла полюбить вас…
— О, конечно!.. — пробормотал Шерубен. Он боялся, что его разгадают.
— Слушайте же меня, что я вам предложу сейчас — вы можете принять или не принимать… Или вы напишете графу тут же, у меня, и сейчас же, что вы отказываетесь от пари, или ваша нога никогда не будет у меня.
— Ну, а если я напишу это, что со мной будет тогда?
— Тогда, может быть, вас и простят, — проговорила Баккара и бросила такой взгляд на наглого искателя приключений, что он окончательно почувствовал себя обезоруженным.
— Ну, — добавила она настоятельно, — решайтесь же! Он еще несколько колебался.
— Вот бумага — садитесь там и пишите, я буду диктовать.
Шерубен вздрогнул и почувствовал, что он побежден. Он встал и сел к столу.
— Я жду, — проговорил он, взяв в руки перо.
— Граф, — диктовала Баккара, — забудьте мою вину перед вами; я отказываюсь от пари.
— Я не могу писать этого! — вскрикнул Шерубен, — это ведь настоящее письменное извинение!
— Вы напишете его, — сказала спокойно Баккара, голос которой звучал так нежно и очаровательно, — вы напишете ради любви ко мне…
Шерубен молча взял перо и написал.
— А теперь, — сказала Баккара, — поцелуйте мою руку, возьмите шляпу и отправляйтесь!
