Поль Феваль - Карнавальная ночь
– Тебе пора одеваться, негодник, – понизив голос, сказала соседка. – Тереза проспит спокойно всю ночь, к тому же с ней буду я.
Ролан подошел к изножью кровати и взглянул на больную, которая спала, сложив руки на груди. Она была так бледна, что глаза Ролана увлажнились.
– Неужели когда-нибудь она заснет, чтобы больше не проснуться! – прошептал он.
Соседка была женщиной весьма многоопытной.
– Ого, да мы грустим, – сказала она, – и даже костюм Буридана нас не радует… Что-нибудь случилось? – немедленно приступила она к допросу.
– Нет, ничего, – ответил Ролан, упав в кресло.
– С кем ты ее застал? – настаивала мадам Марселина. – Со студентом? С солдатом? Или, может быть, с благородным отцом семейства?
Ролан пожал плечами и встал, не желая продолжать разговор.
– Я помогу тебе одеться, – предложила соседка.
– Нет-нет, – поспешно отказался Ролан. – Останьтесь с матушкой, она может проснуться.
– Хитрец, – пробормотала соседка. – Мне нравится, что ты всегда называешь ее «матушкой». Сын чулочника говорит «моя мать».
Ролан вышел, пересек лестничную площадку и оказался в комнате соседки. Это было таинственное место, святилище, лаборатория, достойная пера Бальзака. Кому, как не ему, описывать поблекшую молодость, застывшие улыбки, увядшие цветы! Но мы заняты другим сюжетом, к тому же мадам Марселина – такая славная женщина!
Ролан сел в ногах кровати, на которой лежал костюм Буридана, и обхватил голову руками.
Соседка трижды ошиблась: это не был ни благородный отец семейства, ни военный, ни студент, это был клерк нотариальной конторы. Однако она верно угадала с первого взгляда причину грусти Ролана.
Отправившись взглянуть, не нужна ли юноше помощь, мадам Марселина застала его плачущим, как дитя.
– Твоя мать спокойно спит, – сказала она, в то время как Ролан украдкой утирал слезы. – Давненько я не видала, чтобы она так хорошо спала. Ей снится сон, она говорит что-то о двадцати тысячах франков. Она играет в лотерею?
– Бедная матушка! – прошептал Ролан. – Она просила меня остерегаться. Я убью этого наглеца Буридана!
Мадам Марселина предпочла бы продолжить разговор о двадцати тысячах франков, весьма ее заинтриговавших.
– Конечно, иногда может неслыханно повезти… Какого Буридана ты собираешься убить?
Ролан вскочил на ноги.
– Я должен с ней поговорить! – воскликнул он. – И я поступлю с ней так, как она заслуживает!
– Отлично сказано, – заметила соседка, разворачивая костюм. – Тебе должен пойти этот наряд. Тебе все идет. Если удача будет на твоей стороне и ты разбогатеешь, то никакая герцогиня перед тобой не устоит… А теперь ты сидишь и ревешь, как мальчишка, только потому что какая-то развеселая маркитантка…
– Мадам Марселина! – с благородным возмущением воскликнул Ролан. – Я запрещаю вас оскорблять ту, которую я люблю!
Соседка взглянула на него. Она была растрогана, и в то же время ей неудержимо хотелось рассмеяться. Однако чувствительность победила. Мадам Марселина обняла Ролана и поцеловала в голову.
– Ты такой красивый, такой хороший мальчик, мой бедный маленький дурачок. И подумать только, что ты тратишь сокровища своей души на этих несчастных!
– Опять! – Ролан топнул ногой.
– А, помолчи, малыш, – сказала соседка, вставая. – А то я все расскажу твоей матери.
Ролан побледнел.
– Отправиться развлекаться сегодня вечером, когда она так больна! – пробормотал он.
Соседка пожала плечами, но в ее глазах стояли слезы.
– Ах ты бедолага! – умилилась она и продолжала с той простодушной и жестокой рассудительностью, столь свойственной женщинам. – Тебе не о чем беспокоиться, за твоей матерью присмотрят. А если она спросит о тебе, я скажу, что ты спишь.
С этими словами мадам Марселина протянула Ролану фиолетовые штаны в обтяжку.
– Желаю тебе повеселиться от души, – сказала она. – Ты поссоришься со своей подружкой, потом простишь ее – что может быть лучше!
– Простить! – возмутился Ролан. – Никогда! Если бы она была гризеткой, я бы слова не сказал. Но она благородного происхождения!
Мадам Марселина отвернулась, чтобы Ролан мог, не смущаясь, натянуть штаны, а также чтобы скрыть улыбку, от которой она на сей раз не сумела удержаться.
– О, конечно, – сказала соседка вкрадчивым тоном, – она ни в коем случае не гризетка. И если бы не революция…
– Ее отец был полковником, – с достоинством возразил Ролан. – Революция здесь ни при чем.
– Ну тогда Реставрация. Что же поделаешь, коли неприятности сыплются на нас одна за другой!.. Можно мне повернуться?
– А ее мать, – не унимался Ролан, – была кузиной жирондиста.
– Сколько же ей лет? Ведь жирондисты, кажется, существовали во времена Террора? – добродушно осведомилась соседка.
– Мне надоели ваши глупые шутки!.. И будьте любезны, застегните мне пуговицы сзади.
Соседка повиновалась, а Ролан продолжал:
– Сколько ей лет, вас не касается. На свете нет никого прекраснее и благороднее ее. Ах, если бы вы ее увидели…
Ролан осекся и смущенно замолк.
– Покажи мне ее, если хочешь, – ничуть не обидясь, сказала соседка.
– В консерватории она получила приз за игру на фортепиано. Она рисует, декламирует…
– Ах-ах! Да она артистка! – пренебрежительно бросила мадам Марселина.
Отношение к артистам – дело вкуса, и середины тут не бывает. Для одних слово «артист» – высочайшая похвала, для других – уничижительная кличка. Мадам Марселина была практичной женщиной. Хотя она и посмеивалась над сыном чулочника, но денежки вкладывала в дело его отца.
Ролан бросил на соседку сердитый взгляд.
– Да, артистка! – с вызовом подтвердил он. – В Опере она была бы ослепительна, в театре Франсэз свела бы с ума всех…
– Да только ее туда не берут, – заметила мадам Марселина.
– Она везде будет великолепна…
– А главное, много не запросит!
– Даже на троне!
– Дурачок! – сказала мадам Марселина, разглаживая складки на камзоле Ролана. – Если бы ты знал, сколько я повидала молодых петушков, как ты, ощипанных, опаленных и поджаренных подобными дамочками!
– Маргарита не такая!..
– Маргарита ли, Клементина или Мадлен, какая разница, как ее зовут… Ну что за красавчик, вылитый Амур! Подай-ка расческу, я причешу тебя… Если она хорошенькая, тем лучше. Было бы слишком обидно видеть, как тебя водит за нос дурнушка… Ну вот, туалет окончен! Посмотри на себя в зеркало и скажи по совести: так же ли она хороша собой, как ты?.. А тот, другой, красивый малый?
Ролан сжал кулаки.
– Поэтому я и убью его! – прорычал он, свирепо глядя на себя в зеркало.
