Харальд Тюсберг - Хакон. Наследство
– И ты обещаешь ответить чистосердечно, государь, коли я обещаю молчать?
– Можешь задать один-единственный вопрос, и о чем бы ты ни спросил, Рейдар, я обещаю, что ответ мой будет правдив.
Рейдар задумался и наконец спросил:
– Когда будет ужин, государь?
Той ночью Сверриру вновь приснился человек, знакомый и однако неузнанный, и вновь этот человек сказал ему что-то, чего он не понял.
УЛЫБКА
Седьмого февраля, прямо перед началом поста, флот подошел к Бьёргвину. Опасения короля подтвердились: его сын Хакон до сих пор находился в Нидаросе. Скорее всего, письмо с сообщением о болезни Сверрира еще было на пути через Доврар[22]. На всякий случай, по приказу короля, один из кораблей тотчас же, не заходя в гавань, отправился дальше на север со срочным посланием.
В Бьёргвине лил дождь. И никого это не удивляло, дождей здесь всегда хватало. Дружинники отнесли стариков не в каменный замок, который изрядно пришел в запустение, а в огромные деревянные палаты, которые Снорри в свое время изобразит как самое большое и самое замечательное сооружение к северу от германских пределов. Там их устроили в большой зале возле огня.
Сверрир хотел, чтобы они с Гейдаром без помех отдохнули, однако не принял в расчет королеву Маргрет, которая сию же минуту ворвалась в зал. Королева была дочерью шведского короля Эрика, прозванного Святым, и сестрой не так давно усопшего шведского короля Кнута.
Волосы у Маргрет были черные как вороново крыло, и необузданностью нрава она ничуть не уступала своему супругу. В народе шла молва, будто она знакома с ядами и колдовством и водит компанию с темными личностями, а королеве такое вовсе не пристало. Бог весть, откуда она прослышала, что королю Сверриру был во сне явлен знак. В спешке Маргрет даже не поздоровалась с мужем, сразу спросила, какой ему привиделся сон, чтобы дать истолкование. Конунг Сверрир, обессилевший после долгого путешествия, тянул время и отвечал уклончиво. Но королева не сдавалась.
– Тебе снился зверь? Лев, а может, мертвец или какое пещерное существо в звериной шкуре? Зверей ты можешь не опасаться, они помогают тебе одолеть затруднения.
– Нет, зверей я не приметил. Ну, разве что поросенок… Хотя нет, поросенка тоже не было.
– Тогда, может, змея? Змеям свойственно нечто божественное.
– Нет, и змеи не было. Помнится, скорей уж, человек.
– Не ребенок ли? Это был бы добрый знак, он говорит о будущем и о развитии. Или, может, тебе снились роды? Такой сон опять же предвещает новое.
– Слишком я стар, чтоб родить, да и не женщина вдобавок.
– А зубы не выпадали? Если да, тебя ждут большие перемены. Хотя, судя по твоему виду, зубы ты во сне не терял… Ну а где все происходило – высоко в башне или глубоко в подземелье? Попробуй вспомнить. В вышине живут мысли, в глубине – неприятности.
– Тогда речь, верно, о неприятностях, потому что спал я под целой горой меховых одеял.
– Здесь не до шуток. Ведь очень важно знать и где происходил сон. Горы знаменуют необоримое, леса – одиночество, а море – что-то связанное с печалью и тоской. Коли снится дорога – значит, ты терзаешься чувством вины. Коли падаешь – значит, обстоятельства вот-вот станут для тебя неуправляемыми.
От усталости Сверрир был совершенно вне себя.
– Все верно, все так и есть, хоть во сне я ничего подобного не видал, все необоримо, я одинок, меня терзает печаль и чувство вины.
Однако Маргрет упорно не желала оставить его в покое. В конце концов Сверрир прикинулся, будто потерял сознание. Королева так и ушла ни с чем, сказав напоследок, что непременно пошлет за Педером Разгадчиком Снов. Король готов был с возмущением выбранить ее, но счел за благо лежать «без памяти», иначе покоя не видать.
Вот там-то, в деревянных палатах, на полу, Гаут Йонссон первый и единственный раз в жизни видел короля Сверрира. Двенадцатилетнего Гаута привел с собой отец, лендрман Йон Гаутссон, сын могущественного Гаута Энесского из Меля в Квинхераде. Лендрману Йону хотелось, чтобы его сын мог рассказать своим потомкам, что собственными глазами видел короля Сверрира. Как впоследствии говаривал Гаут: «В тот раз я смотрел в оба глаза. Годы спустя я увидел его еще отчетливей. Он тогда был мертв, да и я имел всего один глаз».
Вначале лендрман Йон и его брат Мунан сражались против Сверрира. Но, одержав победу, король, к всеобщему удивлению, даровал им пощаду. Ни имущество не отнял, ни права. С той поры Энесский род тоже смотрел на Сверрира как на великого человека, достойного всяческого подражания. А род этот был старинный, на весь Хардангр славившийся учтивостью и великодушием. Говорили даже, что есть в нем и королевская кровь. По дороге в Бьёргвин лендрман Ион говорил двенадцатилетнему сыну.
– Помни, король Сверрир соединяет в себе множество талантов. Он и красноречив, и остер на язык. Великий воин и ученый книжник. А кто шепчется, что-де король Сверрир обманщик, пусть остерегается шептаться так, чтоб я услыхал. Потому что в бьёргвинских палатах лежит величайший воин, рожденный в Норвегии со времен Харальда Прекрасноволосого.
У входа в залу толпились старики биркебейнеры, пришедшие оказать королю почет и уважение. Их допускали к нему небольшими группами, и они ждали своей очереди, по обыкновению людей пожилых неустанно рассуждая о минувшем. Они помнили «дьявольского священника», иные – с самого первого дня, когда он собрал их вокруг себя, разношерстную ватагу мятежников, оборванцев, которые поневоле обертывали икры берестой, чтобы не обморозиться до смерти. «Убивший лендрмана сам станет лендрманом!» – провозгласил Сверрир. Теперь они вновь сошлись на Хольме, для одних путь был недолог, другие ехали из дальней дали. Некоторые явились из тех же усадеб, от тех самых жен, которыми завладели много лет назад, когда их мужья пали в бою.
Кое-кто из победителей – зачастую знаменитейшие богатыри – лучше сносил напасти, нежели благоденствие. Свидетельством тому была не только их внешность, но и теперешние имена: Хельги Перловое Пузо, Карл Окорок, Гуннар Горшок Каши, Эйнар Масляный Бочонок.
Об Йоне Гаутссоне король спрашивал на особицу, и войти ему дозволили вместе с сыном, только на цыпочках, чтобы не разбудить Рейдара Посланника. Король Сверрир встал со своего ложа, прислонился к резному креслу. По тогдашней моде на нем была длинная, до пят, туника. Раньше он, бывало, высмеивал тех своих приближенных, что ходили в этаких одеяниях: дескать, вырядились в бабьи рубахи. Теперь же и внимания на это не обращал – туника и туника, не все ли равно. Больше всего двенадцатилетнему Гауту запомнились глаза короля. Водянисто-голубые, но проницательные и живые, как у юноши. Встретившись с королем взглядом, ты мгновенно забывал даже, как он бледен и одышлив. С таким человеком без приглашения не заговоришь. Тут надлежит слушать и отвечать, только когда спросят. Конунг Сверрир посмотрел на отрока и сказал, что с виду он настоящий Энес, по всем, статьям крепкий да сильный. Хочет ли он стать воином, как отец? Истинным биркебейнером?
