Александр Дюма - Эрминия
— Да ну! Очень мило! Продолжай, старик.
Эдуар заметил улыбку на лице консьержа и отвернулся.
Рассказчик, опершись на половую щетку, продолжал:
— Но это еще не все. Папенька был не единожды ранен, вдобавок страдал ревматизмом и в один прекрасный день взял да и сыграл в ящик, как говорили у нас в полку. Мадемуазель Эрминия — ей в ту пору было пятнадцать лет — осталась со своей теткой, а та любит свет, деревня ей надоела, и вот она с племянницей приехала жить в Париж и поселилась в соседнем доме. Когда девушке исполнилось семнадцать лет, стали поговаривать о замужестве. Но куда там! Она заявила, что выйдет замуж только за того, кто, как она, прошьет сабельный клинок двадцатью пятью пулями кряду и нанесет ей десять ударов шпагой против ее пяти. Так что претенденты отправились восвояси ни с чем.
— Очень любопытно, — скептически заметил Эдуар. — Подайте-ка сапоги, мне надобно выйти.
— Пожалуйста, месье.
— Она богата?
— Очень богата. О, надо видеть, как она ездит верхом в сопровождении слуги. Джон давеча сказывал мне, что с прогулки в Булонский лес возвращается вконец обессиленный, просто мочи нет… Сейчас уж все попривыкли, никто и внимания-то не обращает, относятся к ней совсем как к мужчине.
— Держите, вот двадцать франков на пожертвования.
— Месье нужно расписаться.
— Ах, верно.
Эдуар взял перо и поставил свое имя под именем прекрасной амазонки, как вдруг, остановившись, проговорил:
— Это невозможно.
— Месье отказывается вносить эти двадцать франков? Месье волен поступить как хочет.
— Мне знаком этот почерк, — прошептал Эдуар.
— Что месье сказал?
— Ступайте, вы мне больше не понадобитесь. Этот лист я задержу у себя, возьмете его, когда за ним явятся…
«Где, черт побери, я видел этот почерк?» — думал, оставшись один, Эдуар.
Вдруг он хлопнул себя по лбу и принялся рыться в карманах платья, ища там письмо от домино; но, вспомнив, что отдал его или, вернее, разорвал у нее на глазах, вернулся к листу, дабы убедиться в полном сходства почерков.
То, что виденная им всего лишь раз девушка и есть героиня двух его маскарадов, было настолько невероятно, что он отбросил всякие на сей счет подозрения. И, однако, он ежеминутно взглядывал на имя и, пока держал его перед глазами, пребывал в убеждении, что письмо написано той же рукой, которая подписала пожертвование в пятьсот франков.
Поистине в это невозможно было поверить — и оттого Эдуар с каждой минутой все больше укреплялся в своей вере.
«Черт возьми! — подумал он, — она ведь сказала, что сегодня я узнаю ее имя — так вот оно, ее имя. И еще она сказала, что я увижу ее. Я сейчас выйду из дому и встречу ее непременно».
Он принялся одеваться, удалившись в умывальную комнату, окно которой, как помнит читатель, выходило в маленький дворик. Консьерж оставил окно открытым, и в тот момент, когда Эдуар подошел к нему, чтобы закрыть, он увидал в окне напротив девушку, которая глядела на него, приложив палец к губам. Знак этот у всех в мире означает одно — молчание!
Девушка вскоре исчезла, и занавеска вернулась на свое место.
Эдуар стоял в оцепенении. Сердце его рвалось из груди.
Наконец он затворил окно, сел и стал размышлять.
В результате раздумий он мог сказать себе, что теперь он кое-что знал, зато не понимал решительно ничего.
Покончив с одеванием, он вышел.
«Я уверен, что сумею хранить тайну! — говорил себе Эдуар. — Как она прекрасна! А эта бедняжка Мари, с которой я ей пообещал более не видеться? Что же сделать, чтобы порвать с ней?»
С такими мыслями он пришел на улицу Вивьен и застал Мари сидящей у камина; вид у нее был недовольный.
— Здравствуй, — сказал он, входя.
— Здравствуй, — сухо ответила молодая женщина.
— Ты нездорова?
— Нет.
— Тогда что с тобой?
— Со мной ничего.
— Отчего же ты надулась?
— Оттого.
— Неубедительно. Прощай.
— Ты уходишь?
— Да.
— Скатертью дорога.
Эдуар вышел на лестницу. Спустившись на один этаж, он услыхал, как Жозефина крикнула ему, перегнувшись через перила:
— Месье!
— Что? — отозвался Эдуар, подняв голову.
— Мадам желает с вами поговорить.
Эдуар вернулся.
— Что ты от меня хочешь? — входя в комнату, спросил он.
— Сядь там.
— Ну, что дальше? — продолжал он, в свою очередь, недовольным томом.
— С кем ты вчера был на балу в Опере?
— С Аиры и Эмилем.
— А что за женщина, с которой ты проговорил весь вечер?
— Это моя тетушка.
— Ах, оставь шутки!.. Послушай, Эдуар, если ты больше не любишь меня, так признайся в этом, но не выставляй меня на посмешище и не вынуждай то и дело слышать, что ты бросил меня больную, чтобы вести кого-то там в Оперу.
— Как все это смешно! — воскликнул молодой человек, принявшись щипцами шевелить угольки в камине, и с улыбкою продолжал:
— Во-первых, никого я на бал в Оперу не водил. Какая-то женщина сама подошла ко мне, не полицию же мне было звать!
— Кто эта женщина?
— Я ее не знаю.
— Ты лжешь!
— Клянусь тебе. Прямо в толк не возьму, что на тебя нашло? Я пришел повидаться с тобой, вместо того чтобы заняться делами, идти в Школу, и вот пожалуйста…
— По воскресеньям в Школу не ходят.
— Да, но я мог бы позаниматься.
— Ну так иди, мой дорогой, иди. Теперь уж я знаю, что мне делать.
— Делай все, что захочешь. Если угодно, можешь даже писать трактаты на тему морали. Но учти, я их читать не буду.
— Смотри как заговорил!
— А ты уж больно загордилась! Точно академик или сенатор какой-нибудь. Очень мило.
— Слушай, убирайся вон! Иначе эти щипцы полетят тебе в голову!
— Не стоило меня звать, чтобы сообщить это.
— Хочу, чтобы сегодня вечером ты поехал со мной в цирк.
— В твоих словах нет никакой последовательности. Это невозможно.
— Почему?
— Потому, что я ужинаю не дома.
— Ну и прекрасно! Теперь ты меня не скоро увидишь.
— Ничего, дорогая подружка, я подожду.
Мари, с силой хлопнув дверью, скрылась в соседней комнате.
А Эдуар, уходя от Мари, думал:
«Вот я и поссорился. Пусть теперь мне кто-нибудь скажет, что Провидение тут ни при чем!..»
Было около четырех часов. Взяв экипаж, Эдуар вернулся домой.
Внизу ему вручили письмо; открыв его, он прочел:
«Я слышала об одном человеке, который, узнав, что его возлюбленная живет в доме напротив, на следующий же день изыскал способ перебросить мост между двумя окнами и по нему явился к ней в полночь.
