Крис Хамфрис - Дракула. Последняя исповедь
Янош Хорвати обернулся и взглянул на кабинки. Исповеди, которые прозвучат в них, скорее всего, окажутся похожими на сплетни о строительстве этого замка. Ничуть не лучше. Даже намного хуже. Внезапно растаяли как дым все надежды, которые охватили и поддерживали его, когда он получил в руки части меча Дракона. Именно они заставили графа пересечь заснеженные равнины Трансильвании и добраться до этой далекой крепости, затерянной в Валахии. Но смогут ли истории, рассказанные здесь, оправдать подобное зло? Какая исповедь освободит орден Дьявола от унижения, а его самого — от проклятия?
Он поднял руку и прикоснулся к пустой глазнице. Капля крови капнула на это место, и граф стер ее.
— Пошлите недостающие части меча кузнецу и позовите их всех.
Петру поклонился и пошел исполнять приказание.
III
ИСПОВЕДИ
Первыми в зал вошли писцы. Бритоголовые монахи несли при себе чернильные приборы, пергаменты, перья и маленькие ножички для их зачистки. Они прошли в те части исповедален, которые предназначались для священников, разложили принадлежности на полках, открыли столики, которые для них приказал устроить Петру, устроились и задернули занавеси.
Через мгновение появился Богдан, второе лицо в Поэнари. Его посылали за сподвижниками Дракулы, теми, кто хорошо знал этого прежнего воеводу Валахии. Все они находились сравнительно недалеко от замка, так что Богдан доставил их быстро. Едва прибыв в замок, граф Хорвати стал расспрашивать его о заключенных, которых тому удалось собрать.
Первого из них Богдан теперь почти втащил в зал. Этот человек прежде был рыцарем, по крайней мере так говорили венгерскому графу. Он некоторое время сидел по-звериному, на четвереньках, у самого входа, не в силах распрямиться после пяти лет заключения в подземелье, высота которого не превышала половины его роста. Это обстоятельство заметно отразилось на его походке — он передвигался, как краб по песку, — и зрении. Узник был почти слепым, так как все это время провел в полной темноте. Кроме того, от него дурно пахло. Смрад так глубоко впитался в кожу несчастного, что слуги не смогли устранить его, хотя тщательно отмывали и скоблили заключенного на дворе замка.
Пленник, поддерживаемый Богданом, добрел до первой исповедальни, вошел в нее, согнулся и присел. Его колени задрались под холщовой рубахой, в которую он был одет. Поблекшие глаза блеснули, когда он почувствовал запах кадила и отполированного дерева. Ион приподнялся, потянулся к решетке, а потом вскрикнул от радости.
Богдан задернул занавеси.
Второй оказалась женщина, одетая в такую же рубаху.
Богдан рассказывал, как он явился в монастырь, чтобы арестовать аббатису, и застал там не благочестивую пожилую даму, а сумасшедшую, которая была совершенно обнажена и совала ему под нос корзинку, в которой лежал ребенок. Он, конечно, не взял ее в руки. Всем известно, что именно таким способом ведьмы стараются запутать свои жертвы. Богдан не помедлил ни мгновения, не стал рассматривать ее наготу. Он просто завернул женщину в попону, вытащил из комнаты и бросил в повозку.
Голова аббатисы была непокрыта. Под коротко остриженными волосами просвечивала кожа, поблескивающая в сполохах огня, горевшего в камине. Ее глаза тоже заблестели, когда она увидела, куда нужно идти. Богдан не прикасался к ней, она шла сама. Петру стоял перед кафедрой, указал на среднюю исповедальню и отступил на шаг, когда женщина проходила мимо. Она вошла внутрь, и спатар задернул занавесь за ее спиной.
Потом появился отшельник, весь заросший волосами, которые падали ему на лицо, закрывая глубоко посаженные глаза. Его густая борода шевелилась вокруг рта, губы, спрятанные за ней, беззвучно произносили какие-то слова. С тех пор как Петру лично изловил его в пещере, находящейся в глубине леса, окружающего замок Поэнари, этот человек не сказал ни слова.
Спатар взглянул на графа.
— Сейчас, мой господин?
Хорвати кивнул, и молодой человек обернулся к своему помощнику.
— Иди и скажи его преосвященству, что все готово, — приказал он.
Воин поклонился и быстро вышел.
Все вот-вот должно было начаться, но Хорвати не ощущал ничего, кроме какой-то непонятной сонливости. Его единственный глаз слезился, когда граф смотрел вокруг. Зал был наполнен множеством слабых, едва различимых звуков. Потрескивание дров в камине, скрип оконной рамы, колыхание огня в факеле, шелест гусиных перьев, низкий, протяжный стон. Затем он услышал резкий крик ворона за окном и характерные хищные переливы ястреба, вылетевшего на охоту, — «кри-ак», «кри-ак». Граф повернул голову к окну, словно хотел последовать за птицей.
Дверь открылась. Вошел еще один человек.
Он выглядел здесь так же неуместно, как павлин среди наседок. Одежда присутствующих по большей части была серой, кардинал явился сюда в ярком алом убранстве. В сравнении с их волчьей поджарой худобой папский легат выглядел довольно упитанным, напоминая если не бычка, то, по крайней мере, телку. Поднимаясь на возвышение, он тяжело дышал, словно забирался на башню. Потом легат откинул капюшон, и все увидели, что его лицо в буквальном смысле едва выглядывало из жирных складок шеи. Заплывшие черные глазки поблескивали на нем, точно изюминки в ватрушке. Светлые густые итальянца волосы были коротко острижены, их покрывала красная шапочка. Он тяжело опустился в кресло.
Венгр указал спатару на его место, но сам не сел.
Вместо этого он все так же смотрел на три исповедальни, стоящие перед ним, а потом произнес четко и неторопливо, обращаясь в первую очередь к тем, кто находился внутри кабинок:
— Да будет известно всем, что я — Янош Хорвати, граф Пек.
При первых же его словах заскрипели перья.
— Я послан сюда моим законным государем, королем Венгрии Матьяшем Корвином, чтобы произвести дознание.
Граф на мгновение запнулся, а потом обвел рукой зал.
— Сам я нахожу такой способ… несколько странным, но не имею права сомневаться в распоряжениях воеводы Валахии, на чьей территории и по чьей милости мы можем осуществить наше расследование. Стоит также отметить старания Петру Йордаче. — Он кивнул в сторону молодого человека. — Спатар Поэнари с похвальной точностью исполнил все приказания своего суверена.
Граф сел, потом взглянул на кардинала.
— Что от меня требуется? — Клирик, похожий на разжиревшую телку, тяжело вздохнул.
— Назвать себя. Будет записано все, что скажете вы и что скажу я. Мы должны иметь точнейший отчет о происходящем.
Клирик наклонился, часть веса перенеслась на его опухшие ноги. Он охнул, сморщился, с губ брызнула слюна.
